Тамилла  Ахундова

Натиг Расулзаде

 

            Мозаика жизни знаменитого врача-офтальмолога

                   Соны-ханум   Ахундовой – Багирбековой

                                ОТ  АВТОРОВ:

Форма этого произведения – описание богатой событиями большой  жизни выдающейся личности, профессора  Соны- ханум Абдул Халыг кызы Ахундовой – Багирбековой, врача-офтальмолога, известного не только в нашей республике, но и далеко за ее пределами – была продиктована самим образом главного героя. Нельзя было описывать традиционными методами этот искрометный характер, эту бьющую через край душевную энергию, эту крайне неординарную, самобытную, яркую личность и ее неповторимую судьбу.  И потому следовало избрать необычный путь в рассказе о Соне-ханум, соответствующий ее импульсивности, ее  непредсказуемости, ее переполненности жизнью; необычный, как сам персонаж этой книги, до конца дней своих остававшийся большим, добрым  и мудрым ребенком.

То, что перед вами, скорее, калейдоскоп, мозаика  событий, мыслей, чувств, переживаний, прошлого и будущего, утрат и обретений, хорошего и плохого, печального и веселого, что окружало и составляло жизнь Соны- ханум.

В книге намеренно не сделано разделения на главы или части; подобное деление, указание глав, частей, разделов и т.п. создает, на мой взгляд, некую литературность, книжность, если так можно выразиться, и постоянно напоминает читателю, что он держит в руках именно книгу, вещь, которую создал писатель; мне же хотелось, чтобы сделанное мной была не вещь, не книга, а мозаика жизни, чтобы оно так и воспринималось, как жизнь, не делящаяся ни на искусственно созданные главы, ни на разделы; жизнь, который тесно на этих страницах, и она стремится выйти, выплеснуться, вонзиться в сердце читателя, интересная жизнь нашей неповторимой, как все одаренные люди, героини….

…Люди обычно умирают от сердечной недостаточности. Изучив характер, жизнь и деятельность Соны ханум, я пришел к выводу, что она обладала сердечной избыточностью: у нее было огромное, отзывчивое, доброе сердце, которым она всех щедро одаривала, и люди, с кем она общалась – прозревали: ее больные прозревали в буквальном смысле, обретя потерянное зрение, благодаря ее чудодейственным рукам; а люди, черствые, мрачные, обозленные, позревали душой, получив в подарок от судьбы знакомство, радость общения с Соной ханум Ахундовой-Багирбековой.

Итак, это – мозаика жизни, окружавшей нашу героиню, и это, конечно же, в первую очередь, сама Сона ханум -  сложный, противоречивый, и в то же время, принципиальный и последовательный характер, богатая натура, на всем своем жизненном пути имевшая один главный и неизменный ориентир – любить людей и творить добро.

***

 

           О, память сердца!

Ты сильней

Рассудка памятиПечальной…

К.Н. Батюшков. «Мой гений»

 

         К личности героини – замечательной женщины, врача-офтальмолога, профессора Ахундовой-Багировой Соне ханум Абдул Халыг кызы обращен этот труд.

         Данное художественное произведение, будучи биографическим, имеет особую сложность ввиду соответственно возникающей двойной цели.

         Книга рассказывающая о судьбе замечательной женщины, врача, ученого,общественного деятеля, человека тонкой душевной структуры, достойного быть примером для подражания, имеет целью, с одной стороны, вызвать адекватный интерес, сопереживание и симпатию к личности героини и ее жизненному пути, с другой стороны – интерес к  самому труду, в целом.

         Неповторимым и уникальным является влияние творчества. Оно любого рода, как-то живопись, музыка, поэзия, прозаическое произведение, преследует человека во всех его деяниях. Под влиянием творчества возрождаются и расцветают в человеке самые прекрасные чувства: любовь, нравственность, искренность, самоотверженность, талант и др.

         История творится людьми всегда отдельными личностями.

         Судьба яркой, талантливой, незаурядной личности – это всегда воздействие ее на отдельных людей, на целый ряд событий и в итоге на общество в целом. Каждый жизненный путь – это сплетение суровых, тяжких и счастливых, радостных периодов.

         Но как нечасто человеческая судьба яркой, уникальной натуры может продемонстрировать ценности, под знаком которых происходит духовное становление отдельных личностей последующих поколений, что и оказывает влияние на человеческое общество в целом.

         Эту мысль мне хотелось довести до читателя, когда во мне родилось чувство острой необходимости создания произведения, воссоздающего образ человека, чья жизнь была прослежена мною с периода ее молодости и до глубокой старости.

         Сложную, полную противоречий жизнь прожила Сона ханум.

         В этой жизни не было переживаний, надуманных возбужденным воображением, тщедушных проблем, являющихся плодами игры противоречивых эмоций, возникающих в силу нереализованных амбиций, не было завышенной оценки личных возможностей и т.п.

         В действительности натура и характер  героини представляли собой совершенство, в коем гармонично сочетались: вдумчивое и последовательное действо, объективно отстраненное восприятие с глубоким анализом при решении важных проблем, способность к сопереживанию при отсутствии внутреннего конфликта, несмотря на богатую эксцессами жизнь, но в то же время исключительно бурное и стремительное реагирование в случаях, когда кто-либо нуждался в помощи. Ее состоятельность и жизнестойкость характерны для ее натуры. Для того,чтобы приблизиться к пониманию определяющее важного и, вырисовывая картины жизни героини в данном произведении, были выделены особо значимые периоды и эпизоды в форме мозаично слагаемых эссе, в итоге сформировавших неразделимо целую картину жизни замечательной женщины.

         Добиваться абсолютно идеального соответствия, хронологически точно прослеживая события, имевшие место, пробиваясь к правде человеческой жизни, раскрывая все душевные переживания, обнажив их интригующие моменты – не составляло цели, задуманной авторами.

         Все это также не увязывалось с лирическим по интонации, проникновенно духовным по глубине и динамично непредсказуемым в соответствии с натурой героини, контекстом произведения. В данном  произведении, на первый взгляд, выступает тревожный драматизм жизни и ряд социальных конфликтов, сопровождающих все периоды жизнедеятельности героини. Но, как мне представляется, в данном труде, воссоздав истинную картину профессиональной деятельности, интерперсональных отношений героини с родными, друзьями, коллегами и быта, удалось передать характерные для Соны ханум особенности ее интересов, привязанностей, нрава; умение сдержанно реагировать на те  или иные проблемы, уверенно решая поставленные задачи, нивелируя внутренние пылкие проявления эмоций, подчиняя их разумному, при полном отсутствии какого-либо раздражения, гневливости и нервозности. Многие иллюзии бывают развеяны временем, но в случае, когда мы имеем дело с подлинными ценностями, то это явление, превратившись в реальность, обретает вторую жизнь, увековечив память о человеке. Мною были использованы архивные материалы, подлинные документы, фотографии, унаследованные мною, а также рассказы людей, имевших встречи с Соной ханум, находящихся с ней в родстве и знающих ее профессиональную деятельность. А также письма больных и их родственников с благодарностью, полученные Соной ханум за  период ее врачебной деятельности и в последующие годы.

         Также в книге представлена часть материала в виде вырезок из статей, отрывков из книг, в которых ранее с достаточной частотой писали о деятельности профессора С.Х.Ахундовой.

         С восторженным поклонением, любовью и нежностью я посвящаю свой труд дорогому мне человеку, чье имя стало для меня символом нравственности и доброты, интеллигентности и совершенства – разумного, а деяния явились эталоном для подражания.

         Оставляю читателю право,  прочтя книгу, испытать те чувства, которые предполагала я, задумав ее…

         Не сказанные слова более сильны, чем произнесенные.

 

Тамилла Ахундова

 

Тамилла Ахундова

 

С  25 августа 1967 года – врач-психиатр Психо-неврологической больницы  № 1.

С 1 октября 1969 года – аспирантка курса психиатрии Кафедры нервных болезней  Азербайджанского Государственного института Усовершенствования врачей им. А.Алиева Минздрава СССР.

Со 2 сентября 1972 года  - Окончила  аспирантуру. Сдача кандидатского минимума на «отлично».

С 25 сентября 1972 года – ассистент кафедры психиатрии АзГИУВ им. А.Алиева Минздрава СССР.

С 1 октября 1973 года – ассистент кафедры психиатрии Азгос. Мединститута им. Н.Нариманова.

С 5 сентября 1986 года – заведующая женским отделением Клинической психиатрической Больницы № 2.

С 10 марта 1989 года Главврач Клинической Психиатрической больницы № 2. Председатель судебно-психиатрической стационарной комиссии Азербайджанской ССР. Председатель военно-призывной комиссии при КПБ № 2.

Со 2 апреля 1992 года – врач высшей категории.

С 1995 года пишет стихи.

В 1998 году издан сборник стихов «Наедине»

 

… В 1945 году Сона-ханум Ахундова- Багирбекова вступает в партию. И тут же закрывает свой частный кабинет. Конец знаменитой красной коробочке!

Как-то позвонил ей Давуд Ахундов, сын старшего брата Ага Ахундова, один из самых любимых ее племянников.

- Тетя Соня, что-то с глазом у меня, я к тебе вечером зайду…

- Заходи… Только не ко мне, а в больницу.

- Как в больницу?! Я домой к тебе хочу!

- Я дома уже не принимаю, Додик, дорогой. Я член партии. Весь инструментарий я отдала в институт офтальмологии. Даже лупа нет дома.

В трубке воцарилось недолгое, напряженное молчание, потом пауза взорвалась возмущенным голосом Додика:

Тетя Соня! Иногда ты бываешь чересчур уж принципиальна!

- Запомни Додик, - спокойно отозвалась  Сона-ханум, - Позитивное никогда не бывает чересчур. Черезчур бывает только плохое…

 

 

… Сона-ханум  каждый раз с необыкновенной изобретательностью и фантазией рассказывала Тамусе разные сказки, чтобы та, не отличавшаяся в детстве завидным аппетитом, нормально ела. И, естественно, всякий раз это были разные сказки, непохожие одна на другую, черпавшие вдохновение в неисчерпаемой любви Соны-ханум.

И вот однажды, во время очередного унылого и скучного для Тамилы принятия пищи, которое Сона-ханум   изо всех сил старалась привратить в праздник и пиршество фантазии / не только в отношении устного творчества, но и кулинарного мастерства, колдуя на кухне над обедом, придумывая и экспериментируя специально для дорогого своего человечка/, случилось …

Но вернемся несколько назад во времени. В моду только входили золотые узкие колечки с двумя шариками рядышком, напоминавшие застежку кошелька /вспоминайте!/, и, естественно, Тамуся, несмотря на плохой аппетит, от моды отставать не хотела / может, и плохой аппетит был данью моде? Но тут она явно опережала свое время/ и мечтала о таком колечке чем совсем недавно и поделилась со своей нанулей. Та запомнила эту робкую полупросьбу – желание,      как монашка запоминает десять заповедей …

… И вот сейчас, во время обеда стала рассказывать Тамусе сказку о прекрасной птице. Она прилетает к хорошим девочкам. А что такое – хорошая девочка? Это, прежде всего – девочка, которая хорошо кушает. Таким образом, расписав эту птицу так, что Тамуся очень кстати осталась с открытым ртом на радость нануле: удобно было совать ложки с борщом со сметаной, с котлетами и всеми вкусностями, щедро напиханными Соной-ханум в кастрюлю  - она сообщила, что птица ждет, когда Тамуся закончит обед, чтобы прилететь. После этих слов обед был закончен в рекордно короткие сроки.

- Вот она! А! Ты видела?! Она пролетела мимо окна!... Вот она, смотри, смотри!.. – Сона-ханум, будто сама превратившись в маленькую девочку, так кричала, подпригивала, размахивала руками, так быстро бегала вокруг стола, что, казалось, еще немного и она сама полетит, как волшебная птица.

 - Где?! Где?! – радостно-встревоженно вскричала Тамуся, охваченная волнением, передававшимся ей от нанули.

- Побежали вниз! Она там! Залетела на нашу лестницу! – уверенно заявила Сона-ханум   и, схватив Тамусю за руку, ринулась к двери.

В парадном, на лестнице она так махала руками, восклицала и звала птиту, что у Тамуси закружилась голова. Вдруг нануля закричала:

- Смотри, смотри! Птица принесла тебе что-то!..

Тамила увлеченно глядевшая вверх в ожидании мифической птицы, смотревшая на мелькавшие руки нанули, все больше напоминавшие крылья, о которых та только что рассказывала, сказочно расписывая их,  не заметила, как на ступеньке лестницы очутился маленький сверток.

- Она улетела? – огорченно спросила Тамуся, готовая заплакать.

- Улетела, - подтвердила Сона-ханум   , - но оставила тебе подарок.

- Это подарок? – скептически спросила девочка, указывая на сверток, лежавший на ступени. – А что там?

- Откуда я знаю? Сама посмотри … Она же тебе принесла, не мне…

Тамуся осторожно развернула сверток, в котором обнаружилась маленькая красивая коробочка… многообещающая с виду  коробочка… У Тамуси в радостном предчувствии заныло сердце… Она осторожно раскрыла коробочку и … О, радость! О бесценная, великолепная птица – нануля!... В коробке лежало колечко, точь в точь такое… точь в точь … о котором мечталось, которое снилось…

Но что удивительно, что восхитительно и почти невероятно – все это выделывала Сона-ханум Ахундова-Багирбекова, знаменитый врач-офтальмолог, доктор медицинских наук, профессор, заслуженный деятель науки, главный офтальмолог республики и прочая, прочая, прочая …

Впрочем, есть автобиография Соны-ханум, написанная ее рукой.

Ахундова-Багирбекова Сона-ханум Абдул Халыг кызы, 1896 г.р.

 

В 1923 г. Окончила Медицинский факультет Московского Государственного Университета.

С 1923  г. – офтальмолог в Глазной Клинике города Баку.

С 1938г. – Зам. Главного врача Центральной Глазной Больницы.

С 1946 г. – Ассистент кафедры глазных болезней Института Усовершенствования Врачей (АзГИУВ).

С 1947 г. – Заведующая хирургическим отделением Института Офтальмологии.

В 1947 г. – Кандидат Медицинских Наук

С 1949 г. – Доцент

С 1952 г. – Доктор Медицинских Наук, профессор глазного института.

С 1952 г. –   Главный Офтальмолог Азербайджанской ССР.

С 1954 г. – Профессор кафедры глазных болезней АзГИУВа  (по совместительству с глазным институтом).

С 1981 г. Почетный Научный Проф-консультатн АзГИУВа

- почетный и постоянный профессор-консультант 1-ой пол. «Лечкомиссии»  Минздрава IV Управления Аз.ССР.

 

Награды, Звания, Должности и другие знаки отличия

 

«Отличник  здравоохранения» - 1943 г.

Депутат Верховного Совета СССР – 1946 г.

Доктор Медицинских Наук – с 1952 г.

Профессор – с 1952 г.

«Заслуженный врач Азерб. Республики» - 1960 г.

«Заслуженный деятель науки» - 1964 г.

Главный офтальмолог Азерб. Республики – с 1952 г.

 

Ордена:   1). Ленина – 1946 г.

                2). Трудового Красного Знамени – 1960 г.

 

Медали:   1). За оборону Кавказа 1944 г.

2) . За доблестный труд В Великой Отечественной Войне – 1946г.

3). За доблестный труд в ознаменование 100-летия В.И. Ленина – 1970 г.

Героиня сборника «Женская мудрость»  и многих  других  монографий и статей.

Руководитель кандидатских и докторских работ.

Автор свыше 70 научных работ.

 

 

 

 

… И несмотря на все эти регалии, на все ордена и звания, научные труды и достижения, несмотря на широкое признание со стороны народа, Сона-ханум в душе своей оставалась добрым, наивным, веселым ребенком, таким же как Тамуся, стоявшая сейчас перед ней с искрящимся радостью взглядом, показывая нануле предмет своих жарких мечтаний …

 

 

 

- Нануля, донор принес тебе недостающие волосы, - шутила Тамуся.

Сона-ханум смеялась, но без всяких шуток, ей всерьез было очень приятно носить волосы своей горячо любимой Тамуси, тогда создавалось впечатление, что девочка, которую она любила больше жизни. Всегда рядом с ней, ощущалось ее тепло …

 

… Часто по утрам заезжала за ней ее коллега Зарифа-ханум Алиева, чтобы вместе ехать на работу.

Сона-ханум продолжительное время работала с Зарифой-ханум Алиевой и была в дружеских отношениях с родителями Зарифы-ханум – известным государственным деятелем Азизом Алиевым и Лейлой-ханум. Когда Сона-ханум была депутатом Верховного Совета от Нахичеванской |ССР, Азиз  Алиев, будучи Первым секретарем ЦК Компартии Дагестана /и по сей день оставивший там память о себе, как легендарная личность – честный, бескомпромиссный, энергичный, чем заслужил глубокое уважение у местного населения/, был депутатом от Дагестана, и они часто общались и беседовали на съездах в Москве, и надо ли говорить, что люди с такими схожими характерами, как родители Зарифы-ханум и Сона-ханум с удовольствием поддерживали дружеские, приятельские отношения.

Неизменно улыбчивая, радушная, высокоинтеллигентная, уже тогда в свои молодые годы известный врач-офтальмолог, Зарифа-ханум, заезжая до работы за Соной-ханум, любила эти короткие до напряженного рабочего дня, минуты общения с Соной-ханум, и несмотря на большую разницу в возрасте /Зарифа-ханум  была намного моложе своей старшей коллеги/ ей было легко и очень интересно общаться с Соной-ханум, и однажды, во время беседы Сона-ханум сказала:

- Вы очень таланливый врач, дорогая моя. У вас большое будущее в офтальмологии.

И в самом деле пророчество Сона-ханум  сбылось -  Зарифа-ханум в дальнейшем стала академиком.

Зарифа-ханум искренне улыбнулась ей.

- Спасибо за добрые слова, Сона-ханум. О карьере я думаю меньше всего. Для меня в нашей профессии главное помогать людям.

- И это очень верно. Именно эти и следует руководствоваться в медицине.

Зарифа-ханум, проработав с Соной-ханум в институте офтальмологии, переходит в институт Усовершенствования врачей, но дружба и профессиональное сотрудничество с Соной-ханум на этом не прекращаются. Сона-ханум  работала  как  в первом, так и во втором институтах. Зарифа-ханум работала в 3-ем отделении, в то время оно называлось «общего профиля» /сейчас это – отделение травматологии/, и материалы для своей научной работы Зарифа-ханум собирала именно в 3-ем отделении. В то время и племянница Соны-ханум, Диляра-ханум будучи в интернатуре /шестой курс мединститута/ работала на базе 3-го отделения, и Зарифа-ханум, зная, что это племянница Соны-ханум  с удовольствием сотрудничала с ней.

В дальнейшем, когда Сона-ханум   уже  вышла на пенсию, Зарифа-ханум часто встречала Тамилу Ахундову на правительственной даче, где они семейно отдыхали каждое лето, всякий раз вспоминала в разговоре Сону-ханум   и посылала ей приветы, говорила в ее адрес много добрых слов. И симпатия ее к Соне-ханум   была взаимной на протяжении всей их жизни. Всю жизнь этих двух выдающихся женщин-офтальмологов Азербайджана связывало стремление приносить пользу людям, используя свой талант и глубокий профессиональные  познания, связывала дружба, основанная на обоюдном уважении. Обе они оставили значительный след в медицине, в науке, оставили, что весьма важно, своих последователей и учеников.

 

 

… Как-то Сону-ханум навестили родные вылеченного ею больного и принесли коробку конфет.

- Это вам, доктор.

- Что это? – удивилась  Сона-ханум.

- Мы вам так благодарны … - не по существу ответили на вопрос родные излеченного.

- Унесите это, унесите …

Посетители опешили:

- Что вы, доктор, это же от чистого сердца, просто в знак признательности …

- Я не могу принимать никаких знаков признательности за то, что выполняю свой долг, - был ответ.

 

 

 

… - Осторожно, в глаз попадешь! – встревожено вскрикивала Сона-ханум каждый раз, когда видела иголку или ножницы в руках маленькой Тамилы, - Ради бога, осторожней! Глаз – это очень хрупкий, самый нежный орган, не зря говорится: беречь, как зеницу ока, беречь как глаза! Не делай резких движений с острыми предметами в руках!...

- Ну, что ты, нануля, так волнуешься? Я уже большая… Видишь – я им всем глаза вылечила…

Из воспоминаний Руги Ахундовой, племянницы Соны-ханум,

 старшей дочери Мелек-ханум.

 

О событиях на полуночном заседании ответработников у Багирова. «Хозяин» вошел, нервно почесывая ладони, что не предвещало ничего хорошего. Одним из вопросов повестки дня, вернее, ночи, был вопрос о неправильном отношении к кадрам. Собравшимся подробно доложили, что сегодня через ограду отделявшую глазной институт от горкома партии, перепрыгнула группа людей в больничных халатах. Это были старшие офицеры, потерявшие во время боев  зрение; обожженные в горевших танках и самолетах танкисты и летчики, саперы, пехотинцы, подорвавшиеся на минах. Они потребовали встречи с «хозяином», как называли Первого секретаря ЦК Компартии Азербайджана, по важному для них вопросу. Багиров, услышав шум в приемной и узнав о посетителях, приказал их впустить, Боевые командиры, запахивая больничные халаты, вошли в кабинет. Первым заговорил полковник танкист с обожженным лицом: «Я оказался в горящем танке, очнулся только в медсанбате поздней ночью… как мне показалось, но тут я услышал слова: «Больные- завтракать!». Тут я понял, что ночь эта была только моей, личной ночью. Я перестал видеть. Лечили меня в разных клиниках, поводырь возил меня из города в город, но  все было безуспешно. В клинике Филатова в Одессе, мне предложили, как последний, минимальный  шанс, показаться доктору Соне Ахундовой в Баку. Так я оказался здесь. И эта маленькая женщина сотворила чудо! Я прозрел и через два дня возвращаюсь в полк. Сегодня, мы заметили:  Сона Абдуловна была чем-то подавлена… Мы узнали, что ее уже долгое время затирают, как сестру «врага народа» … Остальные  полковники в кабинете Багирова тоже каждый рассказал свою историю, говорили о том, что все они были отказниками во многих городах и госпиталях, в глазных больницах и институтах, а сейчас они возвращаются в строй благодаря именно Соне-ханум Ахундовой Багирбековой. Багиров молча их выслушал, проводил и в ту же ночь на заседании распорядился наградить доктора  Ахундову-Багирбекову С.А. орденом Ленина.

Сонна-ханум была избрана депутатом Верховного Совета от Нахичеванской Автономной Республики.

Ахундова Мелек-ханум Абдул Халыг кызы,

1894 г.  Шемаха, педагог.

 

После переезда из г. Шемаха в г. Баку окончила Тагиевскую школу, а затем и Педагогический институт в числе немногих женщин-азербайджанок. В то время Республика очень нуждалась в высококвалифицированных национальных педагогических кадрах. В этой связи с самого начала ее трудовая педагогическая, просветительная и воспитательная деятельность была очень большой, уплотненной и общественно полезной. В начале в течении немногих лет она работала в средней школе № 3 г.Баку педагогом и зав.учем. Одновременно вела большую педагогическую работу по ликвидации безграмотности среди рабочих непосредственно в местах их работы (нефтяные промыслы и т.п.). Затем совмещала работу в средней школе с работой в школе рабочей молодежи (заочное и вечернее обучение).

Во время Великой Отечественной войны перешла работать в детский дом, где и работала до ухода на пенсию в 1949 году.

Умерла в 1957 году. Была замужем. Муж – Ахундов Гаджибек Мамед оглы, (двоюродный брат Мелек) архитектор.

 

Имела двух дочерей: Ругия и Диляра. Еще сын и дочь Аделя умерли в детстве.

Владела азербайджанским и русским языками.

 

 

 

… - Сегодня меня приняли в партию, Мелек…

- Да? Поздравляю, Сонечка. Давно пора, все твои коллеги – партийные, одна ты была, как белая ворона …

- Ты же знаешь причину …

- Да, да … Бедный Ага, - Мелек присела рядом с Соной, охваченная печальными мыслями о старшем брате, помолчали, потом  она встрепенулась и желая развеять грустное настроение сестры, сказала с некоторым воодушевлением, - однако, выходит, что у нас сегодня маленький праздник, да? – Мелек улыбнулась сестре.

- О чем ты? – спросила Сона, ушедшая в свои мысли, -  Ах, да, да …

- А что же ты такая грустная, Сонечка? Тебя же приняли в партию, а не исключили из нее …

- Нет, все в порядке … Я просто думаю, что … - Сона не договорила, о чем –то опять  задумавшись …

… Только с сестрой, только с Мелек – самым близким существом на свете она могла позволить себе так расслабляться,  умолкать надолго, даже, временами, казалось, не замечать ее, думая о чем-то своем, что - еще  смутное – должно было найти свою словесную оболочку и на Мелек же и выплеснуться, потому что не было у Сонны никого в мире, кому бы она могла рассказать все, все, что накопилось, камнем лежало на душе ее. И молчать сестрам, подолгу  умолкать в обществе друг друга было вовсе не тягостно, друг с другом они чувствовали себя так раскованно и комфортно, так с полуслова, с полувзгляда понимали одна другую, что их вполне можно было бы назвать единым целым, они были как бы две половинки одной целой и цельной души …

Мелек не мешала ей, не вторгалась в ее молчание, хотя ей стало немного тревожно, она почувствовала  некое душевное смятение в Соне, но ждала, и знала, что та сама первая заговорит, расскажет все сама.

- Все в порядке, - задумчиво, будто вернувшись откуда-то издалека, повторила Сона, - Все в полном порядке … Просто я думаю … - Сона опять не закончила.

- Что ты думаешь, Сонечка? Скажи мне родная, не держи в себе …

- Вобщем-то, я, наверное, всегда по поступкам своим была партийной, с самых юных лет, - Сона улыбнулась. – Ты помнишь? ..

- Еще бы не помнить, Сонечка … Ты среди нас была самая боевая. Самая идейная. Хотела переделать мир …

- Их можно понять …

- Да, наверное, - Сона махнула рукой. – Но, знаешь, есть вещи, которые, мягко говоря, мне не очень нравятся в партии. Я только тебе об этом могу сказать.

Мелек понимающе покивала, не перебивая.

- Они,  - продолжала Сона, - разрушали храмы, они и сейчас это делают в душах людей … Вот что плохо, Мелек, дорогая моя, вот, что плохо, вот что мне не нравится и не может нравится  ни одному  честному и порядочному человеку, никому, кто считает себя интеллигентом. Разве можно разрушать веру, запрещать веру? Ведь тысячи, миллионы людей сейчас вынуждены скрывать свою веру, разве можно преследовать за веру, Мелек? Ведь у многих это – последнее прибежище, они ищут  надежду, ищут сил у бога … Я недавно одного солдата оперировала … Не знаю, партийный он, или нет, в людях не это, далеко не это для меня главное. Он, этот солдат восемь месяцев, как ослеп – осколочное ранение, тяжелое … Многие врачи от него отказались. Говорили, что он хотел застрелиться … Ты представляешь, насколько надо потерять надежду, чтобы решиться на такое в молодом возрасте? Потом вдруг горячо уверовал в бога, молиться стал … Очень тяжелая была операция, напряженная, долгая … Когда я  снимала с него бинты, у меня от волнения руки дрожали, хотя я была уверена, что все пройдет нормально, он будет видеть, конечно, не стопроцентно восстановится   зрение, это со временем, но сейчас видеть он будет. Несмотря на свою уверенность, я все-таки ужасно волновалась. А он … Он, знаешь, Мелек, такая умница … Я с ним подолгу разговаривала, пока он у нас лежал, много дней до операции, заходила к нему в палату и беседовала с ним, старалась, как могла поддержать, укрепить в нем душевные силы … И однажды, когда я вошла в палату – он один был – сидел напротив окна и … чуть не сказала – смотрел … но уставился в окно, будто мог видеть … За окном шел дождь, капли стучали по жести подоконника снаружи, он не слышал моих шагов, у него еще не обострился слух, как, обычно, бывает со слепыми, он не слышал, не чувствовал, как я тихо подошла и стала совсем рядом … А я … я услышала вдруг, как он отчетливо шепчет… Это  была молитва, но не в буквальном смысле молитва, он просто как умел молился  богу и оттого, наверное, и шептал отчетливо, чтобы бог услышал и понял… Боже мой, - говорил он, - помоги мне. Мне только двадцать два, я хочу жить, господи, ведь если, в самом деле, ты создал меня и других людей, разве обязательно так жестоко их испытывать, разве отец выкалывает глаза своему ребенку, чтобы испытать его тьмой, жизнь такая короткая, боже, разве всю ее надо потратить на борьбу и страдания?.. Я хочу жить, хочу учиться, хочу стать полезным человеком, что-то делать такое, что умел бы только я … Хочу видеть, хочу видеть твой мир, господи. Помоги мне, помоги доктору, пусть у нее все получится…

Я эти слова его запомнила почти слово в слово, Мелек, они врезались мне в память, тревожили… Я тогда хотела тихонько отойти от него, не мешать … Скрипнула половица под ногой, и он обернулся на звук.

- Кто здесь? Это вы, доктор?

- Да, - сказала я, - Как … как вы себя чувствуете?

- Вы  давно здесь?

- Да, - призналась я.

- И вы слышали?

- Да.

- Что вы слышали?

- Вы … Ваши слова, то, что вы говорили …

- Я молился, доктор.

- Я так и поняла … Но вы … Разве вы православный? Вы же азербайджанец.

- Все-равно. Я молился Богу, Аллаху, Будде …Это все равно.

- Разве вы уж так окончательно потеряли надежду?

- А разве надо терять надежду, чтобы верить в Бога? – он помолчал, потом сказал, - Я много передумал за последние месяцы, доктор. Я сидел во мраке и мне оставалось только думать, у меня было много свободного времени … Как в тюрьме … Правда, я никогда там не был. Но моя тюрьма хуже. Из обычной тюрьмы можно вый на свободу, можно убежать … Из этой никуда не  убежишь. Я ношу свою тюрьму с собой, она во мне, внутри меня …

Он вдруг замолчал, но, казалось, был абсолютно спокоен.

- Не говорите так, - только и нашлась сказать я. – поверьте мне, все будет …

- Я верю вам, доктор! Верю, как Богу …

Что я могла сказать после этих слов, Мелек, что я могла сказать? …

И вот, когда я, волнуясь, разбинтовывала ему глаза и сказала, чтобы он открыл их – он почти задыхался, не мог перевести дыхание, как после долгого бега – он открыл глаза, и первое, что было перед его взглядом – это мои руки, в которых я держала бинты, он долго смотрел на мои руки … Долго смотрел. Не произнося ни слова … И я молчала … Потом … Знаешь, что он сказал, Мелек? Я буквально помню эти его слова.

- Ваши руки … - сказал он. – Я никогда не видел ничего прекраснее.

Ты понимаешь, Мелек, не видел ничего прекраснее моих рук! Это было для меня … ну … самая высшая награда – его слова, самая высшая похвала …

- И он прав, - резюмировала Мелек. – У тебя на самом деле красивые руки. Самые красивые на свете!... А теперь, Сонечка, дорогая, иди мыть свои прекрасные руки, обед стынет …

 

 

Сона-ханум Ахундова-Багирбекова с юных лет обладала твердым характером, она восставала против несправедливости в любых ее проявлениях, ее трудно было обмануть, ввести в заблуждение, подсластив и позолотив ложь, клевету, мерзость, она интуитивно угадывала плохое и хорошее своей чуткой, тонкой душой. Ее твердый характер, бунтарский дух, стремление к справедливости привели ее в самом  начале жизни в кружок революционно настроенных молодых людей; именно ее бунтарский дух заставлял смело, бесстрашно говорить на допросе юную девушку, именно ее твердый характер заставил ее вторично, уже после отчисления за революционную деятельность, снова поехать и добиваться восстановления в Киевском Университете, а потом поступить и учиться в Москве  на врача; твердый ее характер, диктующий ей не бояться трудностей, не искать легких путей, помогал ей, когда она брада на себя непосильный труд почти в одиночку, без всякой поддержки бороться с эпидемиями глазных болезней в районах, в то время, когда в Азербайджане почти не было специалистов-офтальмологов; именно твердый характер и любовь, безграничная любовь к людям заставляли ее отправляться в лепрозорий лечить глаза прокаженным, вставать на защиту арестованных студентов, одним словом: бороться и побеждать – вот что диктовал ей ее неугомонный, смелый характер, и именно этот характер заставлял ее на протяжении всей своей жизни во имя справедливости, говорить правду людям в лицо, какой бы нелицеприятной ни была эта правда, и какое бы высокопоставленное лицо ни находилось бы перед ней. Но именно ее бунтарски дух и любовь к людям оставили о Соне-ханум Ахундовой-Багирбековой самую живую и добрую память среди знавших и любивших ее. А все, кто знал – любиди ее. Потому что невозможно было человеку знавшему ее, не любить Сону-ханум …

 

 

 

Вспоминает Давуд Ахундов

 

… Сона-ханум Ахундова-Багирбекова была одним из создателей и организаторов Института глаза. Много проблем было, конечно, в новорожденном институте, но он становился совершенно необходим, и дальше откладывать его открытие было невозможно, ощущалась настоятельная необходимость в таком институте в Баку. Сона-ханум энергично принялась за дело.

Однажды Сону-ханум вызвали к «хозяину» (так в те годы называли  Мир Джафара  Багирова  Первого  Секретаря ЦК КП Азербайджана). О вызове оповестили ее заранее, все переполошились, особенно Мелек.

- Сонечка, что бы это могло быть? Зачем он тебя вызывает?

- Понятия не имею. Наберись терпения. Скоро все выяснится, - в подобные моменты Сона-ханум становилась очень собранной, сосредоточенной, она не хотела гадать, для чего ее вызывают в ЦК,  к «хозяину», на тем не менее, внутренне очень волновалась, хорошо помня в какое время живет, и что в это время  опорочить и оклеветать человека ничего не стоит.

Багиров встретил ее весьма учтиво, но еще непонятно было, чего ждать от его учтивости. Пригласил сесть. Сона-ханум присела на стул в кабинете, присела как-то неуверенно, словно желая дать понять, как ей неуютно в этом кабинете. Мир Джафар Багиров расспросил ее, как продвигаются ее дела. У Соны-ханум в это время на уме был только институт, его проблемы, и когда Багиров спросил, в чем она нуждается, что ей нужно, она не задумываясь ответила:

- Холодильник.

- Холодильник? – удивился «хозяин». – Что значит – холодильник?

- Холодильник для Института глаза, для консервирования…

Багиров так глянул на нее, что Сона-ханум не договорила.

- Я спрашивал, что вам лично нужно. Ваша личная просьба, - терпеливо объяснил он.

- Лично мне ничего не нужно, - сказала Сона-ханум совершенно искренне, - А вот холодильник просто необходим институту.

- Ладно, - усмехнулся Багиров. – Будет вам холодильник.

Выходя от него, Сона-ханум еще слышала слова Багирова: «Будет вам холодильник». Она усмехнулась. «Тоже мне, золотая рыбка: «Будет вам холодильник, старче!». Она улыбнулась, не в силах сдержаться. Секретарь в приемной странно глянул на нее. Она торопливо прошла через приемную и вышла. Вышла, свободно вздохнула, и направилась в институт, который был ее детищем. На следующий день утром пришла в институт, из грузовика у дверей его выгружали холодильник. «И в самом деле, как в сказке», - подумала Сона-ханум и вошла.

Ей навстречу бежали сотрудники.

- Сона-ханум. Посмотрите, наконец-то!... У нас есть холодильник!

- Интересно, кому это удалось? Просто, как в сказке!

- Кто-то услышал наши мысли …

Сона-ханум, улыбаясь молча покивала сотрудникам и пошла в свое отделение…

 

Все это я слышала из первых уст, это мне рассказывала сама Сона-ханум».

 

 

 

… Только однажды, сделав операцию молодому солдату в годы войны и вернув ему зрение, Сона-ханум столкнулась с абсолютным равнодушием со стороны пациента. У солдата не было рук – подорвался на мине, и теперь в госпитале он пребывал в депрессии, не разговаривал, не реагировал на голоса, на вопросы. Сона-ханум и после того, как абсолютно закончились проблемы с его зрением и уже не оставалось ни малейшей опасности, не отходила от него, пользовалась любой свободной минутой, чтобы навестить солдата, поговорить с ним, старалась придать ему душевных сил, уверенности в завтрашнем дне. И в конце концов добилась своего – возродила молодого человека к жизни.. Выписываясь из больницы, солдат прощался с ней, как с матерью, и долго после этого, на протяжении многих лет писал ей письма. Сона-ханум хранила их, как письма родного человека, которого она спасла, которому не дала погибнуть в жутких пропастях депрессии…

 

 

… Однажды Сона-ханум после долгих раздумий придя к твердому решению, обратилась к Мелек:

- Мелек, я тут подумала, к чему нам обеим работать? Давай-ка ты занимайся хозяйством, сиди дома, а я буду работать… Что ты скажешь?

Мелек-ханум не возражала, И Сона принимала деятельное участие в воспитании двух ее дочерей, Руги и Диляры, а когда у Руги-ханум появилась единственная дочь Тамила, внучка Мелек-ханум, для Соны наступил настоящий праздник. Она так привязалась к девочке, так полюбила свою Тамусю, что эту привязанность можно было сравнить разве что с привязанностью и любовью к самой Мелек.

 

 

… Звонкий смех девчушки звенел в квартире. Как верно сказано: в доме, где не слышно смеха ребенка, поселяются кошмары. Нет, никогда в доме Соны-ханум не поселялось никаких кошмаров, благодаря маленькой Тамиле. Детский смех разгонял порой мрачные мысли, смахивал морщины с озабоченного множеством проблем лба Соны-ханум, или, как ее стала называть Тамила – нануля (нанули).

 

 

… - Дайте мне руку, доктор…

Благотворное тепло этих рук до сих пор ощущают спасенные и возвращенные к жизни;  многие бывшие пациенты Соны-ханум сейчас живут и видят благодаря ей; жизнь многих людей не превратилась в кромешный ад, в однородную темную пустоту, благодаря ей, многие видят своих детей, внуков и правнуков, благодаря ей… Тепло этих рук до сих пор ощущают ее родные и близкие, до сих пор это тепло на лице своем чувствует Тамила-ханум, каждый раз мысленно возвращаясь к своему счастливому, неповторимому детству, заполненному до краев Соной-ханум, вспоминает время, когда она не была еще Тамиллой-ханум Ахундовой, известным врачом-психиатром, когда она даже не была еще Тамиллой, а всего лишь – Тамусей, маленькой, веселой, беззаботной девчонкой с плохим аппетитом, вспоминает, почти физисески ощущает это тепло, и уже сама став «нанулей», передает тепло и благость этих рук, этого удивительного человека, этой большой, одаренной личности – Соны-ханум Ахундовой-Багирбековой своим внукам, беззаботно пребывающим пока на счастливом, солнечном островке под названием «детство» …

 

 

Тамила с раннего детства почти все свое время проводила у Соны-ханум. Родители заходили к Соне после работы, вместе ужинали и забирали девочку домой, и дома оказывались, обычно к девяти – половине десятого, и ребенка пора было укладывать спать. И почти весь день Тамила проводила в обществе своей «нанули», к которой очень привязалась. Сона-ханум кормила ее, рассказывала сказки, веселила шутками, и все это, как у истинно талантливого человека, у Соны-ханум принимало формы ненавязчивого воспитания. Единственное, что было навязчиво у нанули, считала девочка – это, когда она начинала кормить Тамусю… Тут Сона-ханум была неподражаема: она всякий раз выдумывала новые сказки, необычные истории, затейливые рассказы.

… - Ну, значит, так… Слушай сказку. Открой рот, Тамуся.

- А чтобы слушать сказку, обязательно рот открывать? –Обязательно.

- Почему?

- Потому что ты не только слушаешь, но и кушаешь. А с закрытым ртом, как ни странно, кушать невозможно.

- Не хочу!

- Тамуся!

- Ладно, - рот открывался довольно неохотно и ложка супа проглатывалась так, будто это была касторка.

- Молодец! Теперь вторую…

- Сказку!

- Ну-ка, умница моя, еще ротик, а-а-а…

- Сказку! – Ну, слушай… Значит, тогда они поженились и жили долго и счастливо. Тут и сказке конец.

- Что же ты, нануля, сказку с конца рассказываешь?

- А чтобы ты знала, что конец счастливый и не волновалась. Когла ешь, нельзя волноваться…

 

Профессор Варшавский отдал Соне-ханум свою квартиру, в которой она открыла глазной кабинет и принимала больных. В прихожей этой квартиры лежала красная коробочка, куда больные клали гонорар за визит, за лечение, процедуры и т.д. Сона-ханум  никогда не интересовалась, кто из больных сколько платит ей за лечение, она всю свою жизнь была бессеребреницей, и часто бывало, что бедные, неимущие люди вообще обслуживались в ее частном кабинете бесплатно…

Когда маленькая Тамила прибегала к нануле и просила купить ей мороженое, Сона-ханум   указывала ей на красную коробочку…

 

 

… Было время запретов, нелепых ограничений, свирепствующей, как эпидемия глазных болезней, цензуры, слепых, не видящих дальше своего носа, чиновников советского государства. И среди  множества идиотских запретов был запрет на самый любимый азербайджанский праздник – Новруз-байрам, который в те годы причислили почему-то к религиозным праздникам и всячески преследовали, стараясь выкорчевать на корню из сознания людей этот совершенно безобидный и милый праздник – мусульманский Новый год.

И конечно же, Сона-ханум, привыкшая идти наперекор нелепым запретам, идти против глупых законов,, придуманных недалекими людьми, одна из первых с удовольствием нарушала этот запрет, наложенный государством. И сознание того, что она нарушает некий глупейший закон, не приносящий людям пользы, возвращало ее в молодые годы, в неспокойную юность, будило в ней бунтарский дух, и она  с особой радостью и удовлетворением нарушала безмозглые установки.

В доме Соны-ханум собирался «девичник»  - от мала до велика, родственницы, племянницы, внучатые  племянницы, и , бывало, всю ночь – какая это была веселая ночь! -  готовили и пекли национальные азербайджанские сладости, приготовляемые, обычно, к Новрузу: шекербуру, пахлаву, суджук, прочие вкусности, которые тут же в полуфабрикатном виде с наслаждением пробовались малышами. Разговаривали, перебрасывались шутками, смех не смолкал за столом – естественно, заводилой была Сона-ханум.  У каждой за столом был свой маккаш – щипцы для нанесения узоров на шекербуру, и каждая участница «застолья» наносила свой узор, непохожий на другие. Сона-ханум порой обходила стол, смотрела за работой, особенно детей, делала замечания, а потом, уже после выпечки, безошибочно определяла чьи это «произведения искусства»:

- Это шекербура Мелек, смотри, Мелек, как они хорошо пропеклись… А это чьи же? А-а… Это Диляры, подходи, Деля, забирай… Вот , Ляся, твои… А эти я сразу узнала, эти самые красивые сделала моя умница Тамуся…

 

 

… В 1924 году Сона-ханум вышла замуж за Агабека Багирбекова, которого она, а с ее  легкой руки и все родные и близкие называли Джумбушем.

Джумбуш учился с Соной в Киеве, там они и познакомились, и как итог этого знакомства – через несколько лет состоялась свадьба Соны и Джумбуша. Джумбуш был юристом, и Сона-ханум, говоря о его профессии, каждый раз ассоциативно вспоминала свое детство, своего дядю Мешади Мамеда, любящего пофилософствовать на отвлеченные темы, по поводу самых общих мест в жизни. Напротив, специальность, работа  Соны-ханум была очень конкретная и точная и не любила отвлеченностей, от точнсти в ее работе зависела судьба людей,судьба ее пациентов. Джумбуш убеждал ее в необходимости юриспруденции, Сона-ханум с  готовностью соглашалась,но в то же время твердо была убеждена, что ничего важнее медицины, работы врача, возвращения здоровья людям, спасения жизни людей – нет на свете, самое важное именно это, дело, которому она посвятила себя, свою жизнь.

Джумбуш был красавец, изысканно, со вкусом одевался, Сона была милой и обаятельной. Они были прекрасной парой, какой-то магнетизм, приковывавший внимание и симпатии людей, исходил от этой супружеской пары. Тонкий по сути своей, легкоранимый Джумбуш был все недолгие тринадцать лет их с Соной супружеской жизни влюблен в свою супругу, в ее неповторимую, уникальную душу…

Отношения в семье Багирбековых-Ахундовых строились на большом уважении членов семьи друг к другу. Она маленькая, да удаленькая, муж ее красавец и умница Агабек Багирбеков, Санкт-Петербургский студент, утонченный интеллигент, как их называли «белоподкладочник», был влюблен в свою маленькую жену.

Однажды, Соны-ханум не было дома, а Джумбуш пришел раньше с работы. Вдруг Джумбуш вскочил и ринулся в прихожую, распахнул дверь, появилась Сона-ханум. Джумбуш обнял ее так, будто сто лет не видел… Высокий Джумбуш, обняв маленькую Сону невольно приподнял ее, оторвал от пола… Он, оказывается, всегда предупреждал ее, стучи сильнее в дверь, я всегда хочу встречать тебя сам… Дай бог всем высоким, да и не очень, пережить такую любовь со стороны мужа и так любить самой.

… Она была – море обаяния и умела быть очень привлекательной. Стоило хоть немного с ней пообщаться, и самый строгий ценитель женской красоты не осмелился бы назвать ее некрасивой: в общении она расцветала волшебно… У них не было детей. Может, еще потому они так крепко были привязаны друг к другу, и так трогательно любили и заботились друг о друге? Может, любовь, не растраченная на детей (хотя, что касается Соны-ханум, она тратила свои чувства и душевные силы щедро, как никто другой, и чем больше она отдавала, растрачивала, тем больше в душе ее оставалось любви и нежности), выплескивалась друг на друга, и Сона-ханум видела в своем супруге не только мужа, не только единомышленника, понимающего ее с полуслова, не только близкого и родного человека, но и ребенка, маленького мальчика Джумбуша, о котором следует позаботиться, которого каждый миг, каждый час надо одаривать нежностью и лаской, любовью, идущей от сердца, И такое же отношение со стороны мужа было к ней, Соне…

Всего тринадцать лет был с ней рядом Джумбуш, всего тринадцать лет было отведено Соне-ханум счастливой супружеской жизни, но по насыщенности счастьем и взаимопониманием эти годы наверняка были равны по времени золотой, а может, и бриллиантовой свадьбе, которые не удалось отпраздновать Соне-ханум с мужем…

 

 

… Однажды, проходя по улице, Сона-ханум  услышала слова, заставившие ее вздрогнуть. Молодая мать выговаривала своему маленькому сынишке, лет пяти-шести, споткнувшемуся о камень.

- Ты что, не видишь, куда идешь?! Смотри под ноги! – она шлепнула мальчика, готового зареветь. – Чтоб ты ослеп!

Сона-ханум придержала шаг и хоть и торопилась, подошла к молодой женщине, прятавшей лицо в край келагая. Та, увидев подошедшую к ней Сону-ханум, остановилась и удивленно воззрилась на незнакомку.

- Если б вы знали, что – на самом деле – пожелали своему малышу, - произнесла Сона-ханум.

- А что такого? – молодая мать пожала плечами, - Все так говорят…

- Это страшно… Не только своему ребенку, вы врагу не пожелали бы, если бы знали, что такое слепота… Представьте, что ваш мальчик внезапно ослеп, он вдруг осознает это, всем существом своим хочет видеть и не может, все вокруг – темнота, эта беда так сильно пронзает его, что он теряет сознание… Да, да, это часто бывает с  внезапно ослепшими… Но потом, очнувшись, он обнаруживает, что ничего не изменилось, что он по- прежнему слеп, не видит, безысходность душит его, его маленькое сердечко бьется в смертельном ужасе, трепещет от дикого горя, вот-вот готово лопнуть, он плачет, зовет на помощь мать, но никто не может ему помочь. Он не видит ничего – ни солнца, ни неба, ни деревьев, ни камня у себя под ногами, ни свою маму, и постепенно забывает вас,  ваш облик, забывает ваши черты, самые дорогие в мире черты для ребенка, забывает, как вы выглядите… Забывает вас, самого близкого и родного своего человека, забывает в своей бесконечной темноте, - Сона-ханум перевела дух, строго поглядела на женщину, слушавшую ее с открытым ртом. - Вы это хотели ему пожелать?

- Нет, нет! Что вы?! – вскрикнула молодая мать. – У меня бы язык не повернулся сказать такое! Я не подумав… не подумав… Ведь это такое у нас… вы же знаете… Такое…

- Проклятие? – закончила за нее Сона-ханум. – У нашего народа есть много хороших, добрых пожеланий, много и проклятий. Вы  выбрали для своего сына самое страшное. Никогда больше не говорите так.

Сона-ханум поспешно отошла и продолжила путь, и пока она не завернула за угол и не пропала из виду, два изумленных взгляда – матери и сына – провожали ее энергично шагавшую фигуру.

- Мама, кто эта тетя?

- А?... – растерянно, будто очнувшись, произнесла мать, в ушах которой еще звучали обжигающие слова этой удивительной незнакомки. - Не знаю, родной…  Дай мне руку. Будь осторожен… - женщина еще раз кинула взгляд в конец улицы, где исчезла за углом Сона-ханум, глубоко вздохнула, посмотрела на сына, и ей вдруг захотелось взять его на руки и прижать изо всех сил к своему сердцу…

 

 

… - Дайте мне руку, доктор, дайте мне руку! …

- Вот моя рука, не бойтесь, - она взволнованная, с готовностью протянула руку, - Все будет хорошо, не надо волноваться…

 

 

Пикя – невестка знаменитой Мешади Набат-ханум Гаджи бек кызы Рзаевой приходилась Соне-ханум кузиной. О легендарной Набат-ханум, таким образом, приходившейся Соне-ханум Ахундовой-Багирбековой  гайнаной –двоюродной сестры Пикя, о Набат-ханум стоит здесь сказать несколько слов. Набат-ханум с юности обладала острым мужским умом и предприимчивостью дальновидного, талантливого бизнесмена, и отец ее, умирая, большую часть наследства завещал именно ей, а не сыновьям, и этим наследством Набат-ханум распорядилась мудро, намного увеличив его. Но деньги она зарабатывала не ради богатства, славы или власти, а ради добрых дел: часть  заработанных денег Набат-ханум неизменно тратила на благотворительные цели, помогала бедным и неимущим, помогала всем, кто приходил к ее порогу, нуждаясь в ее помощи. Удивительно сочетались в этой талантливой женщине тонкая лирическая поэтесса, писавшая прекрасные стихи и волевой предприниматель, который никогда не упустит возможности еще больше заработать. По рассказам известно, когда на Апшероне выпал невиданный снег, завалил дороги и улицы и перекрыл доступ к поселку Мардакяны, оставив население поселка фактически без продуктов питания, Набат-ханум на свои деньги снарядила экспедицию в Мардакяны – караван верблюдов, груженный продуктами, который в этой экстремальной ситуации с большим трудом, но все-таки добрался до поселка. Одним из главных дел в своей жизни Набат-ханум считала постройку мечети Таза-Пир на месте старого кладбища и святого места – Пира. Архитектором проекта был Зивербек Ахмедбеков. Строительство началось в 1905 году. Был весьма интересный и примечательный случай во время строительства: наступил «оруджлыг», священные для мусульман дни, и стройку пришлось приостановить. Знаменитый меценат и миллионер, известный своей широкой благотворительной деятельностью Гаджи Зейналабдин Тагиев, решил, что стройка приостановлена из-за проблем финансирования и предложил свою помощь Набат-ханум, которую бесконечно уважал.

Набат-ханум, женщина гордая тактично отклонила его предложение, со своей стороны предложив ему приняться за строительство другой мечети – богоугодное дело. «А эту, с помощью Аллаха, я закончу сама», - передала она Гаджи Зейналабдину, которого считала своим первым соперником в благородном деле благотворительности.

Но до конца строительства Набат-ханум не дожила. Ее дело продолжил сын Гаджи-Аббаскулу, он и похоронил мать, по ее завещанию, у входа в мечеть.

Гаджи-Аббаскулу довел строительство мечети до конца, ненадолго пережив свою легендарную мать, которую народ Азербайджана наравне с Гаджи Зейналабдином Тагиевым, вспоминает по сей день, и был похоронен рядом с Набат-ханум…

Таким образом, Набат-ханум Гаджи Ходжа бек кызы Рзаева приходилась Соне-ханум Ахундовой-Багирбековой родней, и надо отметить, что во многом эти два сильных характера, эти две мудрые женщины, посвятившие свои жизни родному народу, были очень схожи…

Сона-ханум также приходилась кузиной Фатьме (родной сестре Пикя – невестке Набат и брату Гаджибеку Ахундову, впоследствии женившегося на Мелек (своей кузине) родной сестре Соны) -  жене знаменитого уста-Пири Гулиева – знатного нефтяника, стоявшего у истоков нефтедобычи в Азербайджане. С Фатьмой, супругой уста-Пири Сона-ханум поддерживала самые дружеские отношения…

 

 

 

В качестве тропиколога, маляриолога Исмаил Ахундов сделал очень много для Азербайджана, он был доктором медицинских наук, профессором, в 1931 году им впервые в Азербайджане был обнаружен переносчик желтой лихорадки.

Сын Исмаила Ахундова, племянник Соны-ханум Рауф Ахундов успел много за свою короткую, но яркую, как вспышка падучей звезды, жизнь: он был одним из первых азербайджанцев…

(Вообще, в этом роду, если вы заметили, многие были первыми в своем деле – Сона-ханум первый азербайджанский офтальмолог, Исмаил Ахундов – первый в республике тропиколог…)

… посланных в 60 –х  годах в Африку читать лекции на французском языке по высшей математике в бывших колониях, приобретших независимость… Независимость, которую так любили и боготворили его отец Исмаил, его дядья и тети, люди свободного творческого духа, для которых свобода личности, независимость были главными ценностями в жизни.

 

 

 

Она шла по улице в своих элегантных перчатках и шляпке, погруженная в свои мысли, изредка посматривая по сторонам, с удовольствием глядя на прохожих, изучая их, шла, прижав к груди сумочку, будто в ней были бог весть какие деньги (часто, если она не ходила специально за покупками, то и сама не знала сколько у нее в сумочке денег), шагала торопливой, привычной своей походкой, потому что всю жизнь постоянно куда-то спешила, всю жизнь была перегружена работой и заботой о других: что-то для кого-то срочно надо было сделать, кому-то помочь, кого-то спасти, кого-то выручить из беды – она всем успевала придти на помощь и вся жизнь ее была полна добрых дел… Но вид у нее при этом, когда она проходила по улице, был удивительно беззащитным.

Но этот   беззащитный вид спадал с нее, исчезал, улетучивался  когда она работала, оперировала… Тут она преображалась, была сама уверенность и талант. И ее интеллигентность, доброта, ум, глубина знаний, мягкость, отзывчивость души, ее принципиальность в главных вопросах жизни, ее стремление облагородить все, что окружало ее, все, к чему она прикасалась, ставили ее на одну ступень с выдающимися представителями азербайджанской интеллигенции прошлого века, со многими из которых она была лично знакома и дружила. И тем более, она терпеть не могла выскочек из среды псевдоинтеллигентов, людей, что из своих меркантильных, понятных только им и ценных только для них побуждений, стараются выдать себя за интеллигентов, культурных людей, дабы втиснуться в их  среду, в их круг, преследуя свои цели, свести нужные знакомства, с наибольшей пользой для себя и продвижения своих мелких, корыстных делишек; они подличают, подвизаясь везде, где можно и где нельзя, ничего позитивного не приносят обществу, и в сущности, как правило, глубоко ненавидят интеллигентов, их непонятное благородство, их умение в нужную минуту пожертвовать собой, своим благополучием во имя высоких идей – справедливости, достоинства, независимости – глубоко ненавидят и презирают они интеллигентов за их «непрактичность и житейскую недальновидность» …

Сона-ханум прекрасно различала подобных проныр и резко отказывала им в своей дружбе и расположении…

 

… Летом 1935 года Сона-ханум получила тревожное известие: в Евлахе распространилась эпидемия глазной болезни, колхозники страдают от жестоких болей, не могут выйти на работу на плантации, по приблизительным подсчетам болезни подвержено более 70% населения районов.

Сона-ханум, получив это известие поздно вечером, не дожидаясь утра, захватив с собой медсестру, отправилась в Евлах. На рассвете они уже были на месте. На  станции их встречала большая толпа, по которой судорогой прошла весть:

- Доктор приехал!

- Доктор прибыл!

- Смотрите, вот доктор…

Говорили необычно тихо, словно боясь спугнуть доктора, боясь как бы она не уехала обратно, как бы не испарилось это прекрасное, долгожданное видение. Но плохо они знали Сону-ханум. Не таков был ее характер, чтобы ретироваться, бояться трудностей, поворачивать обратно: прямиком со станции она отправилась в деревню, где по сведениям сильнее всего пострадало население от эпидемии, и тут же принялась за дело. Все кипело в руках Соны-ханум, все кипело вокруг нее, люди – и больные, и помогавшие ей добровольцы, и ее единственная профессиональная медсестра – заражались ее энергией, ее упорством. Крестьяне, колхозники молились на нее. В эти дни она буквально не знала ни сна, ни отдыха, работала не поклодая рук, до изнеможения…

… Точно так же младший ее брат, Исмаил, вызванный из Германии Мустафа-беком Топчибашевым, работал в Азербайджане, не щадя себя, спасая людей от свирепствующей эпидемии малярии…

… Врачей-офтальмологов в то время в республике было крайне мало, и, покончив с эпидемией в Евлахе, Сонна-ханум тут же отправилась в Шамхор, где необходимо ее присутствие и ее врачебная практика, оттуда она едет в Нахичевань, где также срочно требовалась ее помощь. В дальнейшем она берет под свое наблюдение Шамхор, Евлах, Нахичевань, района республики, в которых вспышки эпидемий глазных болезней были наиболее вероятны и сильны…

 

 

Выписка из приказа по Шемахинскому Уздравотделу от 5 сентября 1926 г.

За примерную, добросовестную и преданную работу в течении 2 ½ месяцев в Шемахинской больнице, Здравотдел Шемахинского уезда выражает от лица службы глазнику врачу Ахундовой свою искреннюю признательность и благодарность.

 

 

Удостоверение

Сим удостоверяю, что д-р Сона-ханум Ахундова работала в течении 3-х месяцев с 15 марта 29 года по 15 июня 29 года в Центральной глазной больнице, принимала активное участие в приеме больных амбулаторных, вела часть стационарных больных, ассистировала при операциях и самостоятельно произвела 50 операций по прилагаемому списку. Кроме того, принимала участие во всех научных конференциях больницы и прослушала курс по неврологии глаза.

                          Директор больницы    Д-р Варшавский

 

Отзвыв

Президиум Евлахского РИКа с удовлетворением констатирует, что благодаря огромной энергии, беззаветной преданности делу медицинского обслуживания колхозников-ударников хлопковых полей д-р Сона-ханум Ахундова за короткий период своего пребывания в Евлахском районе и борьбы с эпидемией глазных заболеваний в колхозах /конюктивит/ добилась резкого снижения этих заболеваний… Д-р Ахундова снискала уважение со стороны колхозников.

Президиум Евлахского РИКа выражает д-ру Сона-ханум Ахундовой от лица всех трудящихся Евлахского района глубокую благодарность…

Пред. Евлахского РИКа        Шекинский

Удостоверение

Сим  Здравотдел Шемахинского уезда удостоверяет, что по приглашению Здравотдела глазник д-р Ахундова Сонна-ханум проработала по своей специальности в Шемахинской народной больнице с 1-го июля по 6 сентября 1926 года. За короткое это время врач Ахундова приняла и излечила амбулаторно и стационарно 2879 больных /трахома, острое воспаление соединительных оболочек и проч./. Произвела удачно 54 глазных операций. К больным относилась серьезно, дружески, с любовью и преданностью к своему делу, и потому Здравотдел искренне сожалея об ее уходе на работу обратно в Баку, от лица службы выражает глазнику д-ру Ахундовой свою искреннюю товарищескую благодарность.

                          6/10/1926 г.  Завуздравом – Парнас

 

 

Только однажды он тихо попросил ее, хорошо сознавая уже неосуществимость своей просьбы:

- Сонечка, как бы мне хотелось теперь к морю… Сидеть у прибоя, на пляже, чтобы накатывающая волна ласкала ноги…

Болезнь была в последней стадии, и Джумбуша, естественно, нельзя было трогать, а тем более, куда-либо вывозить.

Соне очень хотелось, до слез хотелось что-нибудь для него сделать, хотелось, чтобы это его, может быть, последнее желание, на которые и без того он был очень скуп, воплотилось бы, претворилось бы в жизнь, чтобы Джумбуш остался доволен. И она придумала.

С балкона их квартиры было видно море, часть приморского бульвара; она усадила мужа в кресло-качалку, разула его, и под ноги ему поставила тазик с водой, когда она раскачивала Джумбуша в этом кресле, ноги его то и дело касались воды в тазике.

- Представь, что мы на берегу моря… Посмотри на море, - говорила она, не в силах унять дрожь в голосе. – И дыши. Дыши глубоко, вдыхай морской воздух… А теперь закрой глаза, дорогой, и слушай меня… Представь, что мы у моря, здесь чудный свежий воздух, вдыхай глубже, это тебе полезно, тихие волны подбегают и ласкают твои ноги, ты видишь яркое, бирюзовое море под ослепительным солнцем… Дыши глубже, дорогой, дыши глубже.

- И она осторожно раскачивала его в кресле-качалке.

Он, казалось, на минуту-другую уснул, потом открыл глаза, посмотрел на нее утомленным взглядом.

- Жалко все это покидать, Сонечка… Особенно – тебя…

- не говори так, дорогой… - она еле произнесла эту фразу, рыдания душили ее.

Она стояла за его спиной, беззвучно плакала, чтобы он не услышал, хотя прекрасно понимала, что он знает, чувствует ее слезы, смотрела, не отрываясь на своего Джумбуша – на то, что осталось от красавца Джумбуша, от денди Джумбуша, на которого невольно оглядывались женщины, но и теперь он был для нее самым красивым, самым обаятельным и самым единственным, неповторимым, прекрасным, ее любимым мужем…

Сколько неисчерпаемых душевных сил копилось в этой женщине! И это было результатом того, что она с малых лет и на протяжении всей своей жизни могла хранить, собирать в сердце своем только добро, могла запоминать только хорошее, отвергая зло и ненависть.

 

 

Вовсе не случайно, что любимое слово Соны-ханум было «умница, оставленное ей в наследство Ганифой-ханум, женой Гасан-бека Зардаби. Высшая похвала человеку со стороны Соны-ханум выражалось в этом слове, потому что она прежде всего ценила в людях ум, способность мыслить, размышлять, анализировать, отличать плохое от хорошего, а по-настоящему умный человек не может быть без доброты в сердце; даже хитрый лукавый ум, поразмыслив, в конце концов приходит к выводу, что творить добро, кроме всего прочего, даже выгодно; уж не говоря об уме, интеллекте, который были свойственны Соне-ханум, уме и интеллекте, полностью основанными на добре и участливом отношении к людям…

 

 

- Не могу понять, - говорила Сона-ханум, - с чего взяли, что с годами у врача вырабатывается иммунитет к человеческим страданиям? В корне неверная мысль. Это неправда. Или же относится только к тем врачам у которых изначально черствая душа. Но подобным людям противопоказано учиться на врача, противопоказано приносить клятву Гиппократа… Прежде знаний и профессиональных навыков, в нашем деле надо обладать сердцем, отзывчивым к чужому горю, надо уметь сострадать другим… Это дар. Кто им не обладает, и тем не менее, стремится стать врачом, тот преследует далекие от медицины цели… Это люди с черствой душой… Скверные люди…

Сона-ханум, обычно, не скрывала свое мнение, и говорила все, что думает в лицо человеку. Не многим это нравилось. Но возражать ей было трудно, потому что она во всем руководствовалась своей совестью и всегда была предельно искренна. Всегда. И если кого Сона-ханум называла «скверным человеком», то это так и было…

 

С 1953г. по 1955г. – врач-окулист Старо-Крымской райбольницы г.Старый Крым Крымской области.

С 1955г. по 1956г. – врач окулист 2-ой Городской поликлиники г.Баку.

С 1957г. по 1964г. – врач-окулист глазного отделения больницы №  г.Баку.

С 1964г. по 1967г. - врач-окулист травматологического отделения Азерб.НИИ офтальмологии.

С 1967г. по  20.05.1993г. – заведующий отделом травмы глаза Азерб.НИИ Глазных Болезней имени акад. З.Алиевой.

Работая в институте, регулярно и часто выезжала в районы республики для оказания экстренной, в том числе и хирургической, помощи тяжелым травматологическим больным, активно участвовала в деятельности сан.авиации.

С начала карабахского военного конфликта принимала активное участие в консультациях и оперативных вмешательствах в Городской нейрохирургической больнице имени Семашко (в отделениях нейро-травматологии и челюстно-лицевой хирургии). В течении многих лет работала  врачом-окулистом экстренной комиссии Азерб.Республики Военного Комиссариата. Постоянно оказывала помощь молодым врачам в процессе становления их квалифицированными офтальмологами-хирургами.

Постоянно уделяла большое внимание своевременному внедрению новых методов лечения в практику. Была одной из тех. Кто впервые в Республике начала внедрять микрохирургические методы операций в офтальмологии. Проходила необходимую в свое время своеобразную подготовку в ведущих центрах страны: в научно исследовательском институте нейрохирургии имени Бурденко в г.Москве и в научно-исследовательском институте имени Филатова в г.Одессе.

Является автором 23 опубликованных в печати научных работ по вопросам травм глаз в промышленности и сельском хозяйстве.

Награждена знаком «Отличник здравоохранения» СССР, медалью «Ветеран труда», тремя «Почетными грамотами Азвоенкомата».

Замужем. Муж проф. Ливанов Михаил Иванович.

Имею двух сыновей. Оба врачи.

Владею русским и азербайджанскими языками.

 

 

 

       Вспоминает Диляра Ахундова, врач-окулист, племянница Соны-ханум  Ахундовой-Багирбековой, дочь Мелек-ханум.

 

 

«У моей мамы, Мелек-ханум, было две сестры – Сона и Хавер. Но особо близкие и доверительные отношения были у нее с Соной-ханум, а еще у нее было четверо братьев.

Нас у мамы было две дочери, старшая – Ругия, и я, младшая.

В 1937 году скончался муж Соны-ханум   Агабек Багирбеков, юрист. Нас, младших детей, меня и двоюродных сестер отправили в Кисловодск. Это было летом.

Взрослые должны были обсудить, как дальше будет жить бездетная Соны-ханум.

Она сама предложила маме жить вместе. Они были необыкновенными сестрами, очень любили и уважали друг друга.

Так мы стали большой, дружной семьей. Нас  Сона-ханум   называла дочками, и это было правдой, она относилась к нам не как к племянницам, а как к родным дочерям. Сона-ханум   была по характеру очень активной, взялась за наше воспитание, научила нас многому хорошему в жизни, и мама этому только радовалась.

Каждый вечер мы собирались вместе, даже, когда моя старшая сестра, Ругия вышла замуж, она с мужем каждый вечер проводила вместе снами, участвовали на этих интересных вечерах. Соной-ханум   было заведено, чтобы на этих вечерах мы рассказывали подробно, как прошел день, что произошло, что было интересного, неприятного – ничего не утаивая, это была полезная беседа, потому, что тут же и Сона-ханум   и мама нам, молодым давали советы, как следует поступить, что сказать и т.д.

Когда Сона-ханум   стала депутатом Верховного Совета СССР и выезжала к своим избирателям на встречи, лекции, беседы, а также для оказания помощи врачам и больным, она брала меня с собой и я воочию убеждалась в том, какой искренней любовью и уважением она пользовалась.

Когда появилась первая внучка – Тамилла, в доме воцарился культ ребенка, все внимание было сосредоточенно на ней. Она была – первенец, окруженная любовью всей семьи. Но особенно ее любила и привязалась к ней Сона-ханум.

Затем появился мой сын, Чингиз. Между сестрой и братом было десять лет разницы, Тамила воспитывала своего брата, а он любил ее и был послушным братом. Затем, через семь лет, появился другой брат, мой сын Дима. А бабушки умилялись их отношениям и всячески поощряли ее. Мальчики до сих пор относятся к Тамилле, старшей сестре с большой любовью и очень прислушиваются к ее советам.

В 1953 году я закончила институт, и мы с мужем уехали в район, где я начала работать окулистом. По возвращении в Баку, мы в течении десяти лет работали в органах практического здравоохранения /поликлиника  № 2, глазное  отделение больницы/, и в то время мы получали очень существенную помощь от Сона-ханум.  Мое становление окулистом-хирургом состоялось непосредственно под ее влиянием и руководством. Помню, еще будучи студенткой когда я училась в Мединституте, тетя Соня брала меня с собой на свои операции, показывала наглядно, учила. А однажды взяла с собой в лепрозорий, конечно, я была молода и тогда мне, мягко говоря, этот  поход к прокаженным не доставил удовольствия. Но тетя Соня сказала мне:

Сама же она очень смело, как обычное, каждодневное дело, приняласьь лечить глаза прокаженным.

Если говорить о главном, что мне тетя Соня оставила в наследство – то это все новейшие и сложные операции, которым она меня научила, в том числе – пересадка роговицы, катаракта, т.е.  возвращение зрения слепым и т.д.

Когда тетя  Соня окончательно перешла работать в Институт Усовершенствования врачей на должность профессора кафедры, мне предложили

 ее место в Азерб. НИИ Офтальмологии, где я заведовала отделением травматологии почти тридцать лет. И  после, даже когда тетя Соня ушла на пенсию в 1970 году, она была для меня опорой в моей работе, давала неоценимые советы, опираясь на свою богатейшую практику, и ее советы помогали находить мне оптимальные и верные решения».

      

 

 

Входили в моду челки. Забыв, что мода движется по кругу и, обычно, возвращается, тем самым, подтверждая истину, что новое – это хорошо забытое старое,  Сона-ханум не разрешила Тамиле носить челку.

- Это же для глаз вредно! Посмотри: у тебя суживается мир перед глазами из-за этой челки. Тебе же самой неудобно носить … У тебя Тамуся, такой красивый лоб, открой его, пусть все видят, какая ты у меня умница!

- Нануля, это сейчас модно.

Однако, когда нануля вконец допекла Тамилу с этой челкой, та не поленилась, покопалась среди старых фотографий а альбомах и нашла-таки фото Соны-ханум в детстве с такой челкой, перед которой модная челка Тамилы имела бледный вид.

- Посмотри-ка, что я нашла, - тихо, но с победными нотками в голосе произнесла Тамила, когда в очередной раз зашел разговор о ее челке, и как вещественную улику предъявила свою находку, которая для  Соны-ханум оказалась полной неожиданностью.

Сона-ханум строго, но еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, нарочито нахмурившись, сказала:

- Но тогда я не была офтальмологом.

 

 

… Порой создавалось впечатление, что сестрам Соне и Мелек в особенности - Соне-ханум  не хватало объектов, чтобы обрушить на них переполнявшую душу ее любовь; люди вокруг Соны, родные и близкие, просто знакомые, симпатичные ей, были охвачены любовью и заботой с ее стороны; желание сделать жизнь людей лучше, осветить ее добром, идущим от сердца, это желание постоянно находило себе новые объекты; казалось, стремление Сона  переделать мир к лучшему вот-вот станет явью в том кругу, который она собрала вокруг себя, от нее буквально исходили волны вселенской любви и доброжелательства.

Сестры взяли из детского дома девочку Гых ханум на воспитание, Домашние ее называли Аля. Выделили ей комнату, которую давно наметили переделать в купальню, обставили эту комнату всем необходимым для девочки, так, чтобы оставаясь одна, она не чувствовала себя в этой комнате одинокой, дали девочке образование, но что интересно, общение с Алей происходило настолько тактично, интеллигентно, что за все годы, за все то время, что Аля прожила у Соны-ханум, наверное, не было ни минуты, когда бы она почувствовала себя сиротой; даже когда ее посылали в магазин или булочную, из тактических соображений выдумывалась некая игра, чтобы девочка – не дай бог – не подумала, что ее решили эксплуатировать, придумывалась, несуществующая на самом деле, очередность: «Ну, вот, вчера кто у нас ходил за хлебом? Ага! Теперь, значит, очередь Али … Пойди, дорогая, в булочную»… ну и так далее …

Аля выросла, с благодарностью и самыми теплыми чувствами в душе покинула Сону-ханум, вступила во взрослую самостоятельную жизнь, вышла замуж – несмотря на все это, Сона-ханум готова была опекать ее и в ее самостоятельной жизни, если б была необходимость – зажила своей семейной жизнью, но ту любовь, которой она была окружена в доме Соны-ханум, она никогда не забывала.

А ванную комнату сделали уже после того, как Аля, будучи уже взрослой, переехала от сестер …

 

 

У моей бабушки Хавер-ханум было четверо братьев и две сестры. Сестер звали Мелек и Сона. Наша семья с семьей Соны-ханум и Мелек-ханум (они жили вместе) была особенно близка. Мы, внучки Хавер-ханум: старшая Гюляра и я средняя Севда (позже родилась и младшая наша сестра Рена). Очень часто, еженедельно, бывали в доме Мелек-ханум и Соны-ханум, где вместе с ними жила их внучка, наша ровесница Тамила, с которой мы очень дружили. Эти дни общения часто бывали по воскресным дням, и мы называли их «однодневный дом отдыха».

 

Каждое лето все три сестры договаривались между собой, и взяв своих внучек, обязательно выезжали на отдых вместе. Обычно это было на Минводах, в городе Кисловодск, где по обыкновению снимали квартиры рядом  друг с другом и потому мы считали друг друга одной семьей. Сону-ханум мы (Гюляра и я) называли тетя Соня, а Тамила (в детстве мы называли ее Тамуся) – Нануля. Тетю Соню мы очень уважали и любили. С детства мы знали, что она была глазным врачом, любимой ученицей известного офтальмолога академика Филатова, живущего на Украине.

 

Впервые в Азербайджане, используя метод Филатова она спасла зрение многим людям, многим раненым ВОВ, Наша тетя Сона также и мне спасла зрение.

 

 

Как-то раз, рисуя химическим карандашом, я по неосторожности поломала

его, и графит карандаша попал мне в глаз, Через секунду я почувствовала ужасную боль, а глаз стал фиолетового цвета. Я хорошо помню как папа, взяв меня на руки повез к тете Соне на работу, которая очень быстрыми, ловкими движениями извлекла графит, промыла глаз и этим самым спасла меня. В квартире, где они жили с сестрой, у Соны-ханум была отдельная комната, в которой стояли стеклянные шкафчики с лекарствами и инструментами, Мы, дети, часто с восхищением разглядывали эти шкафчики.

 

Она была врачом по призванию, и ее высочайшая интеллигентность не позволяла ей отказать кому-то в помощи: она всегда принимала всех больных не смотря на свою огромную занятость. Мы, дети, были очень рады, когда общались с ней. Она находила для нас время и часто рассказывала интересные истории. Внешне она была маленького роста, одетая в основном в черном, элегантно, носила шляпки с вуалью и перчатки. Не смотря на славу известного профессора офтальмолога была очень скромна.

 

Я помню, с каким уважением относился к ней мой отец академик Юсуф Гейдарович Мамедалиев. Не было ни одного торжества, мероприятия республиканского или международного значения на которое он ни пригласил бы Сону-ханум. Он сажал ее всегда в первый ряд и очень гордился ею, женщиной азербайджанкой достигшей таких высот. В доме у нас она была авторитетом и мы чувствовали с каким вниманием и почтением к ней относился наш отец.

Незадолго до кончины моего отца, мы, наша семья и Сона-ханум  с Тамусей провели лето в Москве, где жили вместе в гостинице Москва, ходили по музеям, театрам, и т.т. Это были незабываемые дни.

 

Я, будучи уже взрослой часто обращалась к тете Соне за советом. Она всегда внимательно выслушивала, никогда не навязывала свою точку зрения и могла  очень тактично высказать свое мнение. Никто из нас никогда не слышал, чтобы она повысила свой голос или прикрикнула на кого-то, но ее тихий голос был тверд.

Некоторое время, в связи с ремонтом квартиры, будучи уже на пенсии но, продолжая оставаться консультантом четвертого управления Минздрава Азербайджана, временно жила в нашем доме. Будучи в преклонном возрасте умудрялась никогда никого не обременять заботой о себе, а напротив, своим присутствием создавать спокойствие в доме и какую то особую атмосферу уюта. Собираясь по вечерам за столом, мы много беседовали. Тетя Сона  была очень интересным рассказчиком и эти вечера общения с человеком высокой культуры, эрудиции и обаяния навсегда останутся в моей памяти и душе.

 

 

 

… - Мне безумно интересно, Мелек, как люди прозревают, как прозревший человек, долгие годы остававшийся слепым, отвыкший созерцать мир, видеть окружающее, из пяти чувств которого выпало одно из основных, быть может – самое главное, каким такой человек, вдруг обретя зрение, видит мир вокруг себя? Таким ли он представлял его себе в своей слепоте, или более прекрасным, или менее красивым, может, реальность этого мира покажется ему слишком грубой по сравнению с той реальностью, которую он выстраивал и лелеял в темноте своей, и которая не была столь резко-вещественна, грубо материальна, была мягче, не отпугивала … Когда человек слеп, внутренний мир его еще больше обостряется, напрягается, как струна … Со слепыми следует быть очень осторожными, их так легко ранить, они как беспомощные дети … Мелек, мне безумно жалко их …

- Тебе всех жалко … Что ж, это хорошее чувство. Ты чувствуешь чужую боль, как свою …

- Не знаю, но сердце сжимается, когда …

 

 

… Летом Сона и Мелек всегда отдыхали вместе. Сона-ханум вместе с Мелек, обычно, в летние месяцы брали с собой Тамусю отдыхать в Минводы, но отдых при энергии Соны-ханум, жажде познавать и делиться познаниями, при ее неусидчивости, превращался в очень активный: она возила и показывала девочке все достопримечательности в Минводах, Кисловодске, Пятигорске, рассказывая и информируя Тамусю, как хороший гид, пока не приезжали родители Тамилы и не увозили ее в то в  Москву, то в тогдашний Ленинград, то в Киев …

- Правильно, - одобряла Сона-ханум, - пусть девочка увидит мир … На свете много интересного, Тамуся. Кто много путешествует – тот много знает … А много зная, ты будешь сильной в жизни, решительной, уверенной в себе … В добрый час …

 

 

… У Соны-ханум была хорошая родня, и она среди огромного количества близких и дальних родственников была, как бы стержнем, центром, вокруг нее объединялось все и вся, к ней приходили за советом, она мирила поссорившихся, отчитывала виноватых, помогала с возникшими проблемами. Родные были очень привязаны  к ней, и она в свою очередь весьма ценила родственные отношения. Она дружила с Айной-ханум Ахмедбековой, свояченицей родного брата Ага Ахундова. Айна-ханум была стоматологом, очень видной, привлекательной женщиной, можно сказать – красавицей. В ту пору Айна-ханум овдовела, детей у них с мужем не было. Так повелось, что Айна-ханум каждую пятницу, раз в неделю обедала у Соны-ханум, и они вволю общались,  рассказывая друг другу о случившемся в течении прошедшей с их последней встречи недели, о радостях и неприятностях.  Из Москвы в гости к Соне-ханум приезжает професср Сухарев давний друг и коллега Соны-ханум и, естественно, Сона-ханум  оставляет его гостить у себя  дома. Профессору выделяется отдельная комната, где он занимается своими делами, никто его не беспокоит, а Сона-ханум  по привычке старается окружить заботами своего гостя, чтобы он чувствовал себя как дома. Придя, как обычно, в очередную пятницу к Соне-ханум, Айна-ханум находит за обеденным столом незнакомца. Сона-ханум, как радушная хозяйка, представляет их друг другу. Завязывается дружеская беседа. В очередной раз, когда Сона-ханум, хозяйничая, выходит из-за стола на кухню, Айна-ханум предлагает профессору прогуляться завтра по Бакинскому бульвару. Профессор с благодарностью принимает приглашение. Айна-ханум и не думала делать из этого тайны, но так получилось, что разговор естественным образом зашел в это русло именно когда Сона-ханум отсутствовала за столом. Сухарев тоже прекрасно понимал, что они ничего не скрывают от  Соны-ханум и наутро обратился к ней.

- А что такое? Почему – на бульвар?

- Айна там меня ждет. Мы договорились …

- Ах, вы договорились? Когда же вы успели? Почему я не знаю?

- Она, видимо, не успела тебе сообщить. Мы договорились, что …

- Ну, и иди, раз вы договорились …

- Что же ты обижаешься, Сонечка? …

- Я не обижаюсь, но, по крайней мере, вы могли бы у меня в доме не договариваться за моей спиной.

- Ну, что ты такое говоришь, Сонечка?

Сухарев пошел один, встретился с Айной-ханум, они прогулялись по бульвару, но у Соны-ханум остался неприятный осадок в душе. После этого она не разговаривала с Айной-ханум, но не умея долго сердиться на кого-то, после первого телефонного звонка Айны возобновила с ней дружеские отношения. Она умела прощать обиды, забывать мелкие и крупные неприятности; будучи по характеру простой и бесхитростной, очень искренней, она того же требовала от других по отношению к себе.

 

 

… - Тамуся!  - то и дело по вечерам слышала оклик  Соны-ханум, прежде чем ложиться спать, - Иди-ка сюда, милая … Мы опять с твоей бабулей перепутали гребешки …

Они носили круглые гребешки, одинаково закалывая или волосы. Тамуся входила в комнату с важностью эксперта, брала оба одинаковых гребешка, тщательно обнюхивала их, сначала один, потом – другой, и безошибочно определяла:

- Это твой, бабуля, - протягивала она один гребешок Мелек-ханум.

- А это – нанулин, - протягивала другой  Соне-ханум.

- Что бы мы без тебя делали, умница? … - шутливо говорила Сона-ханум.

 

 

«Будучи депутатом Верховного Совета ССР, тетя Сонны во время праздничных парадов и демонстраций должна была находиться на трибуне. Каждый праздник она по очереди брала с собой своих племянников или внучатых племянников. Наконец, настала и моя очередь. И вот я поднимаюсь с тетей Соней на трибуну, и вижу тех, чьи портреты печатаются на страницах газет, внизу – море народа перед трибуной. Наконец, все закончилось, мы спускаемся, очень усталые, но мы идем по городу, зачем-то покупаем конфеты и фрукты. Тетя Соня объявляет мне: «Ты получила массу радостных впечатлений, но сейчас я расскажу тебе о маленькой девочке, твоей ровеснице, которая раньше почти не видела, а теперь уже ее зрение намного лучше. Она приехала из далекого района. У ее родителей много других маленьких ребят, они не могут часто навещать ее. Я обещала ей привести сегодня тебя – поиграть с ней, и хотя мы очень устали, но мы пойдем к ней, пусть и у нее на душе будет праздник». Мы вошли в тихую больницу, многие больные были выписаны, зашли в палату. На кровати одиноко сидела девочка. Увидев своего врача, да в придачу еще со своей ровесницей, она кинулась к ней, обняла ее. Тетя Соня ласково потрепав девочку, познакомила со мной, и я стала выкладывать гостинцы, которые мы ей купили. Уходя, я чувствовала, что девочка стала совсем другая, повеселела и с аппетитом ела яблоко с печеньем. А тетя Соня, когда мы вышли, сказала: «Ты поделилась радостью с другим человеком, и от этого радость в тебе не уменьшилась, а стала больше.». Эти слова, очевидно, были сказаны в нужное время и в нужном месте. Я их запомнила на всю жизнь, запомнила голос, которым они были сказаны тетей Соней, и с того времени эти слова-семена тети Сони нашли благодатную почву в душе маленькой девочки, став знаковыми словами ее жизни».

 

 

 

Заслуга  перед народом всегда остается высшей заслугой, никогда не должна быть предана забвению, при каком бы строе, при каком бы режиме и руководстве ни была она осуществлена; это не имеет значения, ибо творить благо своему народу – главная цель всех настоящих гуманистов. И Сона-ханум Ахундова-Багирбекова прежде всего служила своему народу, излечивала от страшного недуга представителей своего родного народа, и какой бы социальный строй ни был бы при жизни Соны-ханум  - приемлемый или неприемлемый для нее – она честно и упорно занималась своим делом, стараясь делать его как можно лучше, с предельно большей пользой для людей.

 

 

 

… - Глаз, Мелек, око. Следящее за нами око. Мудрое, всевидящее око, что следит за нашими поступками и словами, даже за нашими мыслями. Люди делятся … да, знаю, на тысячи категорий … но есть среди них одна категория, пожалуй, самая важная, Мелек … Одни люди живут, постоянно помня о всевидящем оке, другие думают, что его нет, что никто не видит их, никто нек знает об их нехороших поступках, если нет свидетелей, и они не считают нужным раскаиваться в содеянном, в неприглядных своих делах … Наше всевидящее око, наш бог – в наших душах, это наша совесть … Она все видит… Каждый день, каждый час свой следует проживать так, словно ты – на ладони, ничего не скрывая … И если жить по законам совести, ты всегда будешь прав …

- Да, как это верно, твоя совесть и есть твой бог, Сонечка …

Сона-ханум  внимательно посмотрела на сестру, втайне ожидая от нее подтверждения своих мыслей и не сомневаясь, что так и будет, потому что они так сроднились, что и думали и чувствовали одинаково.

- Бог даровал тебе такую совесть, - продолжала Мелек, - Это не всем выпадает на долю … Это – дар, и кто его пронесет через всю жизнь чистым и незапятнанным, тот и имеет бога в душе … А кому много дано, с того  много и спросится …

 

 

… - Дайте мне руку, доктор, дайте мне руку …

     - Вот моя рука, не бойтесь, все будет хорошо. Открывайте глаза!

 

 

Открывайте глаза в этот мир, люди! Она дарит вам его,  этот светлый, видимый  мир. Открывайте души, как открыта была душа у Соны-ханум  навстречу всему доброму, умному, справедливому. Открывайте объятия …

 

 

… - Странно все-таки, Сонечка …

     - Что странно?

- Я вот думаю, когда нас не будет, ведь мир не изменится, ведь он останется, каким был … Я вдруг так глубоко, пронзительно почувствовала это … Ведь правда – очень странно и жутко: представить мир без себя? ...

- Что это у тебя такие мрачные мысли на ночь, Мелек? На тебя не похоже … Тебе, что, тоже как Тамусе рассказать веселую сказку на сон грядущий?

- Да нет … просто сейчас вдруг представила, и даже как-то вздрогнула, мурашки по коже…

Воцарилась глубокая тишина. Откуда-то с улицы донесся захлебывающийся смех, похожий на плач, и затих, унесенный шагами одинокого прохожего, непонятно чему смеявшегося…

Сона почувствовала улыбку Мелек в темноте.

- Жить надо каждой минутой, каждым днем, заполнять свои дни хорошими делами, добрыми словами, поступками, - Сона вздохнула и, помолчав немного, продолжила, - Я, может, говорю сейчас какие-то прописные истины, но это в самом деле так… Истина и есть самое простое, она не бывает замысловатой. Хорошие дела продлевают жизнь, жить становится легче, нужнее… А о том, что ты говоришь, я тоже порой думаю… Знаешь, Мелек, мне все-таки, кажется – не может все так разом кончиться.

- Что ты имеешь в виду?

- Душу… Я верю, что еще повстречаюсь с Джумбушем, что он ждет меня… Человек не уходит весь. Этого не может быть. Он остается, не уходит…

 

 

Человек не уходит весь. Сона-ханум была права: добрые дела и поступки, добрые слова, оставленные после себя в сердцах и памяти людской не дали ей уйти, и если ее помнят – значит, она здесь, среди нас.

 

 

… День рождения Тамилы, 14 июля, обычно переносился на 14 декабря, потому что четырнадцатое июля в середине лета, в самый разгар Бакинской жары все уезжали из Баку, чаще всего на Минводы в Кисловодск.

А зато уж зимой, четырнадцатого декабря день рождения отмечался по всем правилам. В доме Соны-ханум  собирались гости, много детей, родственников, друзей. Мама Тамилы Ругия-ханум играла на пианино…

Ахундова Ругия Гаджибек кызы

1940 г. – Наркомхоз Азербайджанской ССР, инженер-экономист.

1941-1942 гг. – Старший инженер-экономист треста «Азнефтестрой».

1945 г. - Старший инженер-экономист треста «Азнефтегеофизразведки».

1957 г. - Старший инженер финансового отдела треста «Азнефтемаш».

1961 г. – Старший инженер планово-экономического отдела Управления Совнархоза Азербайджанской ССР

1964 г. – Старший инженер института «Гипроморнефть»

1976 г. – пенсионер

Окончила музыкальное училище по классу фортепиано и по совместительству работала педагогом в музыкальной школе №2 по классу фортепиано с 1952 года.

 

 

 

… танцевальные мелодии. Тамила декламировала стихи, демонстрируя гостям актерское мастерство, читала мяукающим голосом, как по ее понятиям должны были читать настоящие актеры с эстрады. Девочкам, Гюле и Севде, дочерям Юсуфа Мамедалиева, (внучки другой  родной сестры Соны-ханум   - Хавер-ханум), и, конечно же, Тамилле заранее шились национальные одежды, платья из крепжоржета с манжетами с головным убором. Девочки танцевали азербайджанские и другие восточные танцы, а Сона-ханум   во время этих веселых «однодневных домов отдыха» придумывала свои остроумные шутки и приколы. Однажды она, как ураган ворвалась в комнату, где играли дети и во всеуслышание объявила:

- Фокус! Хотите я приклею к потолку стакан с водой, и он будет держаться!?

- Как это?

- Не получится! – утверждали маленькие скептики.

- Спорим? - настаивала  Сона-ханум.

Она заставила одного из мальчиков залезть на стол, оттуда – на стул, дала ему подставку с длинной ручкой, водрузив на подставку стакан полный воды.

- Подними и прижми стакан к потолку! – велела Сона-ханум.

Мальчик так и сделал.

- Ап! - Сона-ханум торжествующе, как в цирке, подняла руки и объявила. – Стакан с водой прилепился к потолку!

Все захлопали, смеясь, понимая, что это очередная веселая затея  Соны-ханум. Не смеялся только мальчик на стуле с подставкой в руке.

- А как же я? – разочарованно произнес он.

- А ты уж сам выпутывайся, дорогой мой… Я свое обещание сдержала.

Прикол, конечно был награжден шумным успехом у детворы и вызвал громкий хохот, но  Сона-ханум почувствовала, что среди всеобщего веселья остается островок грусти и растерянности, почувствовала, что могла обидеть мальчика, развеселив многих ребят, и не оставила его в одиночестве, помогла ему слезть со стола, поцеловала в голову.

- А теперь поаплодируем нашему бесстрашному герою! – сама первая начав хлопать, громко попросила она, и мальчик, таким образом, оказался в центре всеобщего внимания, чувствуя на себе  уважительные взгляды товарищей и сам благодарно глядя на эту чудесную маленькую, живую подвижную, как подросток, женщину – удивительную  Сону-ханум.

 

 

… В 1957 году умерла Мелек. Сона будто враз осиротела. Она потеряла своего самого близкого человека, сестру, друга, которому  могла доверять все, рассказывать все, что не могла другим, с кем делилась горем и радостью, которой выплескивала в душу массу своих проблем и невзгод, скопившихся за один лишь день; кто понимал ее лучше ее самой; говорить и слушать  которую было для нее, Соны, большой радостью, счастьем и которая жила с ней одной жизнью, одними мыслями и чувствами; кто заряжал ее энергией, был ей подмогой и отдушиной в этой жизни, мудрым советчиком, любимым, незаменимым человеком.

Сона осиротела…

И, может быть, несмотря на все тяжелые потери на протяжении шестидесяти одного года, она впервые так остро, так болезненно почувствовала свое сиротство, свое одиночество…

Первое время после смерти Мелек она не находила себе места: сильная, редкая привязанность к сестре, ее ставшее привычным общество, теперь заменила страшная, зияющая пустота.

Все кругом, и в первую очередь тринадцатилетняя Тамуся, ее любимица, старались заполнить для Соны-ханум эту пустоту. Впервые, может быть, живой, бурлящий жизнелюбивый характер Соны не мог справиться с одолевшей ее бедой, тем не менее она стойко держалась, стараясь не впадать в бездонные пропасти депрессии, с готовностью разинувшей свою черную пасть… Слишком велика была эта потеря…

И с этой потерей  -  Сона  чувствовала почти физически  - она лишилась половины своего существа, умерла ее, быть может, лучшая половина, - думала Соны-ханум.

Она на первых порах, оставаясь одна, забывалась и, мысленно разговаривая с Мелек, вдруг обнаруживала, что слышит свой скорбный шепот, слышит собственные слова, обращенные к  ушедшей… Неожиданно вздрагивала… Задумчиво оглядывалась вокруг… смотрела на ее вещи, трогала их, поглаживала, клала обратно на место. Вот гребешок, близнец ее гребешка… Теперь Тамусе уже не надо будет обнюхивать эти гребешки…

- Мелек, - рыдания душили Сону, - Мелек, где ты?..

Она справлялась с собой, брала себя в руки и через какое-то время снова беспомощно оглядывалась кругом – Мелек не было. Мелек не было в комнате, ее не было на улице, она не спешила домой, чтобы ждать ее возвращения, ее не было нигде. Нигде… Какое страшное слово… безнадежное слово…

 

 

Но жизнь продолжалась. Проходили месяцы без Мелек, месяцы складывались в  годы без Мелек… Сона часто навещала ее могилу. И каждый раз испытывала такую острую боль, будто сестра только вчера покинула ее… Теснило в груди, сердце болело и сильно билось, как птица… волшебная птица, которую держат за крылья, не давая ей взлететь… Сона старалась унять боль, но душа ее, слишком вольная и строптивая, чуткая душа ее не подчинялась, продолжала болеть, трепетать и плакать…

 

 Мне так много надо сказать тебе, Мелек, - думала Сона. – Так много надо… И так мне тебя не хватает, родная…

 

 

Очень нравились Тамилле  поездки в Москву с нанулей. На поезде. Они усаживались в купе друг против друга, предвкушая двухдневное приятное общение, поезд медленно трогался, оставляя позади, на перроне, в городе все второстепенное, все не столь важное, а главное… Главное было тут, перед глазами -  ее драгоценная нануля, и для Сона-ханум тоже – главное и самое важное находилось рядом, сидело напротив нее и хлопало на нее глазами с длинными милыми ресницами – ее драгоценная Тамуся…

 

 

                          Я часто вспоминаю облик твой,

      И голос нежный. Теплый и родной

                           И дом, в котором жили я и ты,

Где зарождались юности мечты.

 

Ты мне открыла свой чудесный мир,

Он для души моей всегда кумир.

В нем тяготам, невзгодам места нет.

Как тень исчезнут, не оставив след.

 

Черты твои в себе я нахожу,

Их берегу и ими дорожу.

За прошлое и за любовь твою,

Увы, лишь ныне я благодарю.

 

Я с именем твоим родиться рада,

И память о тебе – моя отрада.

 

 

 

… И вот поезд отходил, оставляя позади шумный, неуютный перрон, дождь над вокзалом, что чертил по окну купе, в котором Сона-ханум уже одним своим присутствием создавала уют и тепло; она уже накрывала на столик, вытаскивала из сумочек и авосек самые любимые Тамусины вкусности, и начинался  пир горой, нескончаемые разговоры между никогда не надоедавшими друг другу Соной-ханум и ее «умницей» Тамиллой… И все время такой поездки, все часы и минуты ее были для Тамуси сказочными, каждой раз новыми, неповторимыми, прекрасными одним уж тем, что она со своей любимой Соной-ханум, со своей обожаемой нанулей, и никто им не мешает духовно наслаждаться обществом друг друга…

 

В Москве у  Соны-ханум была масса друзей, родных и знакомых. Каждый раз, когда  Сона-ханум с Тамусей приезжали в Москву, их встречал Аббас Алиев, двоюродный брат Соны-ханум. Он жил в Москве с женой, сыном и дочерью, и каждый  приезд горячо любимой кузины  Соны-ханум превращался для него в свой праздник.  Он устраивал ее в гостиницу  /как правило, это была гостиница Москва, в которой  Сона-ханум привыкла останавливаться/, заранее планировал посещение театров, покупал билеты на кинофестивали, почти ежедневно посещал  Сону-ханум с Тамусей, водил их обедать в ресторан Баку, всячески опекал, хотя  Сона-ханум по натуре своей с самого юного возраста не нуждалась ни в какой опеке, тем не менее, ей и Тамусе было приятно такое внимание со стороны их близкого родственника.

Жили в Москве и дочери брата Ага-Керима. Лютфия в каждый приезд Соны-ханум в Москву доставала ей билеты во все знаменитые московские театры, еще бы – ее мать была актрисой театра имени Вахтангова! Сона-ханум прекрасно знала театральную жизнь столицы, почти профессионально могла обсуждать ту или иную постановку нашумевших спектаклей, отлично знала актерскую среду, и все эти знания в очень интересной и почти забавной форме передавала Тамусе. Кроме того, и в Москвк, и в Баку Сона-ханум  с Тамиллой часто посещали концерты симфонических оркестров, оперу. В Бакинской опере в те годы пела дочь старшего брата  Соны-ханум Ага Ахундова, Эльмира Ахундова, заслуженный деятель искусств, известная певица. Тамуся с особым удовольствием аплодировала  своей тете.

Но в этот раз поездка в Москву была не просто развлекательно-познавательной. У  Соны-ханум была особая цель, очень важная, непосредственно касавшаяся уже семнадцатилетней Тамилы. Она хотела устроить судьбу своей горячо любимой Тамуси, и нынешняя поездка преследовала именно эту цель.

Была у  Соны-ханум среди множества друзей и родных в Москве одна очень интеллигентная семья, где имелся сын-аспирант, которого родители хотели женить именно на бакинке – отец мальчика, азербайджанец приходился дальним родственником  Соне-ханум.

Соны-ханум начала вести подготовительную работу с Тамусей еще в поезде, тем самым несколько испортив той радость от предвкушения приятного, неназойливого общения с нанулей на протяжении почти двух суток.

- Ты не представляешь, какая это чудная семья, какой хороший, воспитанный мальчик… - расписывала Сона-ханум, – Учится в аспирантуре, умница, красавец…

- Ну, понимаешь, в Москве девушки такие бойкие, большой город, ты же понимаешь… А они хотят познакомиться со скромной девочкой,со скромной, как ты…

Одним словом, Соне-ханум  с ее бьющей ключом энергией, конечно же, удалось уговорить Тамилу, и в Москве они отправились в гости к своим дальним  родственникам, которые с нетерпением ждали появления в их доме обещанной скромной девушки.

Однако, на сей раз Сона-ханум  не учла строптивый характер своей подопечной, которая любым путем решила не понравиться «будущей родне», и не обратила внимания на ее внешний вид, который скромная девушка из Баку довела ло позволительной в те годы эксцентричности: ярко красные губы, сильно подведенные глаза, глубокое декольте на кофте (Тамуся не пожалела одну из своих кофт и перед уходом в гости просто отрезала на ней воротник, в результате получилось декольте) и тогда болоньевым плащом делали Тамусю, как минимум лет на десять старше, и привели хозяев дома в кратковременный шок, из которого первым остроумно вывернулся отец мальчика, начав делать Тамилле комплименты так, будто женить собирались его, а не сына. Жена его удивленно посматривала на Бакинскую «скромницу», прибывшую с родины мужа, и в шоке  пребывала несколько дольше своего находчивого супруга. Мальчика дома не было, но вскоре он вернулся и застал всю компанию, пытавшуюся найти посторонние темы для разговора.

 

Сона-ханум   в тот вечер страшно обиделась на свою Тамусю.

- Скверная девчонка! – резюмировала она выходку Тамиллы  после этого запомнившегося на всю жизнь визита, - Скверная, непослушная девчонка, вот ты кто!

Тем не менее, на следующий день она, совершенно позабыв об обиде, отправилась с внучкой в  главный тогда универмаг страны и купила ей очень нарядное и очень дорогое платье, чтобы она больше ни разу не надевала то «скверное» декольте, память о котором надолго осталась и временами, вспоминаясь, смешила, как и  весь тот эпизод, что пережила  Сона-ханум  в доме своего дальнего родственника…

 

 

… Никогда для этой уникальной женщины деньги ничего не значили. Создавалось впечатление, что она их попросту не замечала, будто их вовсе не было, будто человечество, вернувшись в свое младенчество, еще не изобрело денежных знаков. Она могла бы просто растеряться и испытать некий дискомфорт, если б под рукой не оказалось нужной суммы для какой-нибудь необходимой покупки – чаще всего, это были подарки людям, которых она любила, подарки и сюрпризы по всякому поводу и без всякого повода. Просто, чтобы сделать приятное  человеку. Сама же она была крайне неприхотлива, и уж конечно, и речи не могло быть о том, чтобы она собирала, копила, откладывала деньги. Только однажды… в далекой юности она собрала деньги на  свою учебу в Высшем учебном заведении… Этот случай рационального использования денежных знаков был, пожалуй, первым и последним в долгой жизни  Соны-ханум. Всю же остальную жизнь она относилась к этим странным бумажкам с детской беспечностью и бесшабашностью, хотя  зарабатывала деньги далеко не легким трудом.

 

 

… После смерти Мелек Сона долго не могла оправиться, придти в себя, ей было тоскливо, даже не смотря на то, что половину своей квартиры она отдала племяннице  Диляре с мужем, у которых часто собирались гости, но Сона, еще острее  чувствовала свое одиночество.  Она не могла долго находиться в обществе, в веселой компании и уходила к себе. Она сидела по вечерам одна, смотрела на кровать, на  которой спала Мелек, вспоминала разговоры с Мелек, как та подавала ей после работы обед и выслушивала ее, облегчавшую душу перед сестрой, как давала ей советы, ей, Соне, которая сама всем была советчицей и наставницей, она бесконечно была благодарна сестре за те годы, что та была рядом… Многое, многое  вспоминала  Сона  в такие тоскливые, одинокие вечера, и ей хотелось плакать, слушая смех и веселые возгласы за стеной…

Тамусю по вечерам родители по-прежнему забирали домой, спать. Она неохотно шла,  неохотно покидала свою  нанулю, чувствуя, что той очень грустно оставаться одной, хоть не жалуется и ничего об этом не говорит. Но однажды Сона попросила свою племянницу Ругию, мать Тамилы, которую все домашние называли Ляся, чтобы девочку оставляли у нее на ночь тоже: какой смысл уводить ее только ночевать, и так она с утра до вечера у нее, Соны?

- Да и тоскливо мне по вечерам, Ляся, - неожиданно призналась Сона племяннице. – Такая тоска накатывает – хоть плачь…

- Что ты, тетя Соня! – не поверила своим ушам Ругия. – ты ли говоришь это? Не надо дорогая, что ты… Конечно, пусть Тамуся останется с тобой, мы не возражаем…

Ляся странно, задумчиво посмотрела на Сону-ханум… Все кругом привыкли черпать силы, заряжаться энергией, любовью к жизни именно от этой женщины, от тети Сони, и вдруг… Очень необычно было слышать то, что Ругия услышала сейчас из уст Соны-ханум…

 

Сона-ханум оставила квартиру своей племяннице Диляре с мужем и сыном Чингизом, а сама с Тамусей переехала на предоставленную ей государством новую квартиру на улице Бакиханова. В то  время улица Бакиханова считалась далеким захолустьем, Баку еще не разросся до настоящих масштабов и все было сосредоточенно  в самом центре города, потому любое место не в этом центре считалось у  черта на куличках;  и поначалу  Соне-ханум  с Тамиллой было грустновато  на новом месте, но им попались очень приятные и  милые соседи по лестничной  площадке: Дмитрий Сергеевич Озертиковский – профессор, врач-психиатр с женой Лилей Владимировной – тоже врач-психиатр, которая очень сдружилась с Соной-ханум. Они собирались уезжать из Баку, и Лиля Владимировна предложила  Соне-ханум   перевести в эту их освобождающуюся квартиру родителей Тамиллы,  а ту квартиру, где жили Ругия-ханум с мужем, сдать государству … Да, в то время все было государственным, и недвижимость в том числе, и, уезжая из города, квартиру не продавали, как во всем нормальном мире, а сдавали государству. Человек в той стране был гол, как сокол, ему полагалось презирать частную собственность, что он – более или менее успешно – и старался делать.

Одним словом, родители Тамилы переехали в дом на улице Бакиханова и стали соседями по площадке  Соны-ханум, и это было разумным решением, потому что к тому времени Тамуся, уже превратившаяся  в Тамиллу  /для всех, кроме  Соны-ханум/  вышла замуж за ныне известного  художника, народного художника Азербайджана Фархада Халилова,  который в то время был  просто Фарик – начинающий и подающий надежды. И, естественно, квартира, где жила  Сона-ханум со своей любимицей была тут же ею оставлена Тамусе с мужем, а сама Сона-ханум перебралась к родителям  Тамиллы, в их более просторную квартиру. Это было очень удобно для всех. Соне-ханум  - потому что она могла каждый день и даже по нескольку раз в день видеть свою воспитанницу, Тамилле – потому что нануля и родители были рядом и помогали молодой хозяйке в домашних делах и в только что начатой супружеской жизни… Одним словом, все устроилось, как нельзя лучше.

Однажды… Но нет, пусть об этом расскажет сама Тамилла-ханум.

 

 

Вспоминает Тамилла-ханум Ахундова

 

 

«Однажды днем к нам зашла нануля. Я на кухне чистила картошку, сидела спиной к дверям, но почувствовала ее за спиной и обернулась. Нануля смотрела на меня и удрученно качала головой.Тут как раз вовремя вошел на кухню Фарик.

- Фарик! – с упреком воскликнула нануля. – Что я вижу!

- Что вы видите, Сона-ханум?! – испугался Фарик, ища на кухне глазами что-то необычное.

- Тамуся чистит картошку? – нануля указала на меня так, будто я с разрешения мужа  занималась предосудительным делом.

- Да, - ответил Фарик. – А что, Сона-ханум? Пусть чистит. У нее неплохо получается, между прочим …

- Но она же врач, - возразила Сона-ханум, - у нее руки могут огрубеть.

- Э-э, Сона-ханум, дорогая… Она же не хирург. Что ей руки?..

- Главное, что у нее душа чистая и чуткая, - полушутливо сказал Фарик.

- Это само собой, - вполне серьезно согласилась Сона-ханум, - Это в первую очередь. У моей Тамуси иначе и быть не может… Но и руки непременно… Ты что, не слышишь, Тамуся?! Брось сейчас же!..

Для Соны-ханум, выдающегося врача, медика от Бога,  все, что касалось ее ремесла, ее работы, профессии – стояло на первом плане, было самым главным в жизни, ибо от этой работы зависели судьбы больных, судьбы многих людей… А что в жизни важнее человека? Все остальное – не столь важно. Картошку можно было бы есть и в мундире…»

 

 

…Любовь не убывала, не гасла, не старела в сердце Соны-ханум, напротив, с годами, казалось,  становилась еще сильнее,  еще нежнее, еще крепче, как настоянное праздничное вино. Любовь к Тамусе, осталась таким же, как много лет назад, сильным чувством, полностью, а, может, и в большей мере перешла на первенца Тамиллы – Сеймура. Когда родился Сеймур, Сона-ханум не находила себе места от радости /точь в точь, как двадцать лет назад, когда родилась Тамуся/, возилась с ним, как родная мать, помогала Тамилле во всем, что было необходимо для ухода за младенцем. Потом Сеймур рос, и вместе с ним росла – в который раз!  - проходя стадии младенчества, отрочества, юности -  Сона-ханум; она вела себя с ним – пяти-шести-семи-восьмилетним, так, будто была его сверстником, она умела быть его сверстником, у нее был такой талант, умела быть его закадычным другом, и Сеймуру было интересно с ней. Он полюбил Сону-ханум такой же ответной любовью, какой она его любила. Сона-ханум часто ловила себя на том, что многое… многое в жизни повторяется… идет по кругу… все на круги своя… И вновь появлялась волшебная птица, помогавшая  ребенку превращать  скучный ритуал принятия пищи в роскошное, сказочное пиршество; вновь чудесная эта птица  приносила долгожданные подарки и радость; вновь старые, но никогда не стареющие уроки нравственности, морали и чести преподносились Соной-ханум так ненавязчиво, так интересно, что впоследствии запоминались на всю жизнь… Как запомнила их Тамилла. Как запомнили их многие, кто имел счастье общаться с Соной-ханум. Но не только уроки, как бы они ни были необходимы… И конечно же, гуляния, развлечения…

- Сеймурчик, сегодня мы с тобой отправимся на бульвар, - возвещала мальчику Сона-ханум, надевая свои изящные перчатки и не менее изящную шляпку.

Сеймур хмуро поглядывал на нее, заранее зная, что его ждет на бульваре.

- Там есть отличное кафе, - продолжала Сона-ханум. – Будем есть сосиски.

- Так я и знал! – в сердцах вскричал Сеймур.

- А что такое?

- Разве нельзя просто погулять без всяких сосисок?

-Нельзя. На свежем воздухе ты проголодаешься. Вот увидишь, какие там вкусные…

- Скверные сосиски!

- Напротив: прекрасные и вкусные…

- Нануля, тебе бы только есть.

- А тебе бы только не есть. Твоя мама в детстве тоже была такой…

- Какой?

- Не любила кушать.

- И правильно делала.

- Неправильно делала. Ты растешь, тебе надо питаться. Короче: эта тема закрыта. Собирайся, дорогой мой…

 

 

Бульвар. Кафе. Полдень.

- А теперь Сеймурчик будет есть и порадует свою наанулю… Ну-ка, открой ротик…

- А теперь нануля расскажет сказку и порадует своего Сеймурчика…

- Открой рот…

- Сказку…

- Рот!

- Сказку.

- Посмотри, какие у тебя руки грязные… Когда ты успел их испачкать… Ну, давай ешь,  умница моя …

- Сказку!

- Ладно. Слушай: тогда его схватили и отрубили ему руки! Тут и сказке конец.

- Ого-о! За что?

- Он не любил мыть руки.

- А зачем рубить? Взяли бы и помыли ему руки…

- Хорошее предложение. Надо обдумать. Ну, ты будешь  сегодня  есть?!

- Буду!!

 

Так и получилось, что она научилась довольно сильно играть в шахматы в детстве, а научил ее двоюродный брат, чемпион республики по шахматам среди юношей Олег Павленко.

И вот, как-то…   

- Я сама расскажу… - перебивает меня Тамилла-ханум.

Вспоминает Тамила Ахундова, врач-психиатр,  внучатая племянница Соны-ханум.

 

«Я в то время работала главврачом больницы, и так повелось, (это еще до меня), что в любое время  в больнице затевалась шахматная игра, чуть ли не турнир устраивался, было несколько сильных игроков из числа врачей, и многие любили участвовать в качестве зрителей, одним словом, в рабочее время  врачи собирались вокруг шахматной доски, что  конечно, было недопустимо.  Я как-то проходя мимо сделала им замечание:

- Неудобно, уберите, пожалуйста, тут посетители ходят к больным, нехорошо…

(…  Кстати,  - добавлю я про себя, - замечание тоже было сделано таким же мягким, интеллигентным, доброжелательным тоном, какой она всю жизнь слышала от Соны-ханум. Примечательный факт…).

 

- Э-э, - услышала я в ответ на свою просьбу. – Мы же не в карты играем, Тамилла-ханум…

(… Только этого не хватало! Представляете, врачи играют в карты  в психиатрической больнице?.. Но она так не сказала, хотя именно это напрашивалось.).

- Все-равно нехорошо, сказала я,  - игра есть игра.Тем более, в рабочее время, на вас смотрят родственники больных…

- Ладно, Тамилла-ханум, возразил ей коллега, считавшийся чемпионом среди врачей больницы: он постоянно всех обыгрывал, - Вы сами не умеете, дайте другим играть и интеллектуально наслаждаться…

- Ах так? – сказала я, - Ну, в таком случае, вот мои условия, - обратилась я непосредственно к чемпиону, - Играем с Вами, - победите – можете хоть всю оставшуюся жизнь играть в этой больнице в шахматы, проиграете – убираете доску раз и навсегда!

- Что, что, что? – язвительно спросил шахматист, словно не веря услышанному, - Играть с Вами! Да Вы то вообще понимаете в шахматах? Вы знаете, что такое шахматы? Вот, скажем, эта фигура как называется? – он снял с доски пешку и издевательски показал мне ухмыляясь.

- Вы согласны или будете вопросы задавать? – спросила я.

 Я села за доску напротив него. «Шахматист» хмыкнул, оглянулся на усмехавшихся товарищей – своих болельщиков, успокоился, сосредоточился… Игра получилась напряженная, он в самом деле, играл хорошо, достаточно сильно, весь персонал больницы собрался вокруг нас, с удивлением глядя на своего главврача, впервые севшего за шахматы на глазах у всех. Я то и дело просила их разойтись по своим рабочим местам, это несколько раздражало и отвлекало меня от игры, сотрудники больницы ненадолго отходили и снова через две-три минуты собрались вокруг стола, тихо обсуждая ход игры. Я успокаивала себя тем, что зато это шахматное безобразие прекратится раз и навсегда в больнице. В свою победу я верила, потому, что в шахматы меня с детства научил играть мой отец и я очень любила эту игру, часто играла с друзьями и играла достаточно хорошо.

Чемпион имел бледный вид, когда сдавался.

 - Вот так вот! Не спорьте со старшими, - шутливо резюмировала я, - С этой минуты играть только после работы.

После этого случая я подумала, что ведь эта черта характера Соны-ханум: добиваться своего, не сдаваться, побеждать, идти до конца – это был крепкий и упрямый характер моей нанули, который передался и мне ее воспитанием…».

 

 

                                    Нас многие годы теперь

                                                          разделили,

                                    Но детство и юность забыть

                                                         не могу.

                                    То время, которое вместе

                                                         прожили

                                    Я памятью свято в себе

                                                         берегу.

Вспоминает золовка  Тамиллы Ахундовой, Сима Курбан кызы  Халилова, музыкант – арфистка.

 

«Наш с Фархадом отец, Курбан Алиевич Халилов отдыхал в санатории в Мардакянах. В то время Фарик и Тамилла еще не были женаты. Я приезжала в санаторий и часто заставала отца беседующим на облюбованной ими скамейке с Соной-ханум Ахундовой-Багирбековой. Однажды отец познакомил нас. Сона-ханум сказала мне несколько приятных слов и я тут же невольно почувствовала симпатию к этой женщине, она сразу, с первых же слов, с первой же улыбки удивительно располагала к себе собеседника, создавала вокруг себя атмосферу искренности и доброжелательства. Я была очень рада знакомству и ушла в тот день с таким чувством, будто что-то хорошее случилось со мной, чего я не забуду, долго буду помнить. На следующий день, придя навестить отца, я вновь застала его беседующим на той же скамейке с Соной-ханум. Сона-ханум еще издали заметила меня и дружески помахала мне рукой, будто мы давно уже знакомы. Кстати, и у меня было такое же ощущение. Я  очень обрадовалась ей. В тот день у меня  разболелся, и я то и дело прикладывала платочек к глазу.

- Что это Вы с платочком? – поинтересовалась Сона-ханум.

- Глаз болит, - сказала я, - Не пойму, в чем дело, вчера еще все было в порядке.

- Ничего удивительного, - шутливо сказала Сона-ханум, - Все у нас бывает в порядке, пока не наступает беспорядок. Дайте-ка посмотрю…

Она тщательно осмотрела мне глаз, оттянув веко, и сказала, что я должна была делать.

- Ничего страшного, - сказала  Сона-ханум. – Вы сейчас ощутите лекгий дискомфорт, но следуйте моим советам и дня через три все пройдет.

Я дома сделала все, что мне рекомендовала Сона-ханум, и – не через три дня, как было обещано – а уже на следующий день с глазом все было нормально.

Когда назавтра я пришла навестить отца, Сона-ханум, увидев меня, улыбнулась и сказала:

- Сегодня Вы уже без платочка, Ну, как глаз?

- Отлично. Все прошло. Спасибо вам,  Сона-ханум.

- Будьте здоровы, Симочка… Берегите глаза. Человек думает – ну, что глаза, он привык, что они должны быть и есть… Все правильно; но глаза самая нежная, беззащитная часть нас и мы часто забываем об этом, привыкнув, что все в порядке и думаем, что порядок будет все время. Нет, глаза беречь надо, они требуют постоянного ухода, осторожного обращения… Вот Вы слушаете меня и трете глаза… Не надо…

- Немножко чешется…

- Платком, чистым, стерильным бинтом, но не пальцами, а если уж трогаете, то движения  должны быть к переносице, а не наоборот, как Вы это делаете…

Мы в тот день очень мило поговорили с Соной-ханум, и я ушла…

 

 

… Дайте мне руку, доктор, дай   те мне руку!..

- Вот моя рука, не бойтесь, все будет хорошо. Открывайте глаза!

 

 

Вспоминает Фархад Халилов, народный художник,  председатель Союза художников Азербайджана, муж Тамиллы Ахундовой.

 

«Была зима. Я в то время снимал маленький домик в Бильгя под мастерскую, там работал, печь приходилось топить дровами, газа не было.(Приезжала Тамилла с сыном Сеймуром), и тогда надо было особенно постараться, чтобы в комнате не было холодно. Я во дворе колол дрова, таскал их в теплую комнату, складывал у печки, и снова  выходил на морозный воздух, и так  много раз, в результате чего сильно простудился, началась какая-то жуткая ангина, на третий день уже не мог глотать, мы тут же, конечно, уехали в город, к вечеру даже дышать стало трудно.  У нас была соседка-врач, как раз   ухо-горло-нос, жила этажом ниже. Тамилла  сбегала за ней, та пришла посмотреть и объявила:

- Тяжелая ангина с отеком. В понедельник я вас посмотрю в поликлинике, - и ушла.

К ночи мое состояние стало стремительно ухудшаться, я задыхался. Было уже ясно, что до понедельника я не дотяну, чтобы обрадовать своим визитом соседку-врача. Был тогда в Баку знаменитый врач – Полунов, специалист по горлу. Тамилла бросилась ему звонить. Полунов прибыл удивительно быстро, будто за дверью стоял. Он посмотрел мне горло и стал тут же энергично распоряжаться.

- Кастрюльку, еще раз прокипятить чистые инструменты, - отдавал он приказы Тамилле. – Надо поддерживать ему голову. Сядь сюда! Побыстрее! – он усадил меня за старый письменный стол Соны-ханум, который она, переезжая из этой квартиры, оставила нам.

Он так командовал и торопил нас, что ни я, ни Тамила даже не догодались спросить у него, что он, собственно, собирается делать. Тут очень кстати пришла Сона-ханум, которая жила в квартире напротив с родителями Тамиллы.

- Михаил Яковлевич, -  испуганно обратилась  к  Полунову  Сона-ханум, - Что вы собираетесь делать?

- Оперировать! И немедленно, - был ответ.

- Ах! - Сона-ханум даже руками всплеснула. – Что вы такое говорите?! Я, как хирург категорически возражаю! Здесь пыль, масса старых книг, нестерильные условия…

- Сона-ханум, - сказал Полунов, - у него заглоточный абсцесс, еще часа два-три и я ни за что не ручаюсь…

- Я… я не могу на это смотреть! – сердито воскликнула Сона-ханум и ушла к себе.

Операция прошла блестяще, я был, помню, весь в крови – лицо, горло, Тамилла бинтами вытирала мне кровь…

(Минутку!  Не та ли эта студентка,  которая при виде крови во время операции на глаз, падала в обморок?..)

… и что поразительно – после операции я тут же ожил, мне стало так легко, после тех долгих часов, когда я почти задыхался, что я чувствовал себя, будто заново родился.

- Дайте ему поесть, -  распорядился Полунов. – Сейчас же. Что-нибудь горячее. Я пока посижу…

Когда я ел, Сона-ханум пришла еще раз.

- Что вы так нервничали, Сона-ханум? – сказал ей с улыбкой Полунов. – Я же не новичок. Я опытный врач, в городе меня все знают.

- Я не в опыте вашем сомневалась, Михаил Яковлевич, - ответила дружелюбно Сона-ханум. – Но следовало отвезти его в операционную.

- Смотрите, - и Полунов указал ей на ее старый письменный стол. – Я опрерировал за вашим столом, это лучше и надежнее любой операционной. За вашим столом ничего плохого случиться не могло. Это стол великого врача!

Сона-ханум была явно польщена.

- Благодарю вас, - сказала она, смущенно покраснев».

 

… Потом у Тамиллы с Фархадом родился сын Бахрам. Он рос, пошел в школу…

Жизнь брала свое.

Дети росли, Сона-ханум  старела, да, все-таки, старела, несмотря на живость характера и удивительную энергию, несмотря на то, что не хотела верить этому  очевидному факту, так же, как не хотели ему верить ее родные и близкие. Сона-ханум  старела…

… Потом Бахрам учился в Америке, Нью-Йорке, стал, как отец, художником. Вернувшись в Баку женился, родились дети: сын Курбан и дочь Мелек в честь прабабушки  - Мелек Ахундовой.

Но все это будет уже после, после…

 

Жизнь брала свое.

 

Да, жизнь брала свое.

И смерть брала свое…

 

 

 

… Жизнь такая короткая, Мелек, что мне порой кажется – я только вчера поступила в школу для девочек, жизнь такая короткая, а дел так много, так много замыслов. Стоило бы ради хороших дел, все-таки, удлинять, продлевать человеческие жизни, честное слово…   Я бы на месте Бога давала бы людям с хорошими, полезными планами на будущее – отсрочку, пусть поживут еще немного, претворят в жизнь свои замыслы… Но, с другой стороны, кто знает, даст им Бог отсрочку, а они возьмут да и обманут Его надежды, ничего не сделают, или не получится, что задумали… Нет уж, пусть все идет, как прежде… На свете все мудро задумано, все, кроме твоей смерти, Мелек… И пусть все остается, как раньше… А, Мелек, что ты скажешь?.. Молчишь?.. Да, да, я знаю, тебя давно уже нет… но я не могла забыть тебя все это время… все эти долгие годы без тебя, пролетевшие, как одно мгновение, как дуновение осеннего ветерка, я вспоминала тебя, разговаривала с тобой, как сейчас… А теперь я иду к тебе, Мелек… Ты скажешь, какая чушь, врач, а верит в подобные вещи… А что мне остается? Я так хочу с тобой увидеться… Увидеть Джумбуша, отца и мать, братьев, всех, кого давно потеряла, всех, кто покинул меня, по ком я скучала все эти годы, все эти полные потерь и обретений годы, Мелек… Но теперь я иду, Мелек, я иду к тебе… Встречай меня, родная…

Свет и мир вам, остающиеся…

 

 

                      

                      Я из прошлого тебя вернуть не в силах.

                      Постарела одинокая мечта,

                      Перевернутых, измятых, опостылых

                      Чувств разбитых искромсалась череда.

 

                    Я из прошлого тебя вернуть не в силах.

                      Тень ушедшего – запретная черта.

                      Для надежд моих напрасных, однокрылых

                      Наступила беспросветная беда.

 

 

И порой Тамилла ловит себя на том, что мысленно разговаривает, советуется с Соной-ханум, незабвенной своей нанулей,  думает, как бы она отнеслась к тому или иному ее поступку, одобрила бы ее действия, или нет, чтобы сказала… Ей очень не хватает своей мудрой наставницы, она то и дело сверяет по ней свои слова, поступки, свою жизнь…

 

 

                                        Черты твои я нахожу.

                                        Их берегу и ими дорожу.

За прошлое и за любовь твою,

Увы, лишь ныне я благодарю.

 

 

… Все на круги своя… Все возвращается, и вот Тамилла-ханум, глядя на маленького своего внука, вспоминает себя девчушкой Тамусей, когда сказала своей нануле главные слова, несказанно обрадовавшие и окрылившие Сону-ханум.

С замиранием сердца ждет она, что скажут ей внуки уже совсем, может быть, скоро…

Может:

- Нануля, когда я вырасту, я буду…